Скитания
Шрифт:
И Филипе придумал.
Вернувшись на рынок, он громко обратился к книготорговцу, показывая ему толстую книгу в кожаном переплете:
– Сер Анжелико, я беру вот эту книгу и беру ее с большой охотой!
Старый, сморщенный Анжелико с удивлением посмотрел на школяра, который уж слишком горячо говорил о «Геометрии» Эвклида. Ревекка поняла тайный смысл слов Фелипе, и румянец радости залил ее щеки.
Бруно продолжал:
– У меня с собой нет денег, но пусть ваш ученик через час принесет ее ко мне на улицу Добрых бенедиктинцев, в пансион синьора Саволино. – Обратившись к ученику, Фелипе спросил: – Паулино, ты знаешь дорогу на улицу Добрых бенедиктинцев?
– Нет, – ответил Паулино.
– Так слушай!
Громким голосом Фелипе растолковывал
«Какой он догадливый, мой Липпо… – с восхищением думала девушка. – Как замечательно придумал… Нет никого на свете умнее моего Липпо…»
Глава четвертая
Праздник Сан-Дженнаро
Осенью в Неаполе торжественно праздновался день Сан-Дженнаро, [85] патрона города. Итальянцы были большими любителями религиозных процессий, и чуть не каждый день из той или иной церкви или капеллы выходило шествие с иконами, хоругвями, статуями святых. Но такие шествия привлекали не очень много участников и зрителей.
85
Сан-Дженнаро (святой Януарий) – епископ города Беневента, был замучен язычниками в 305 году. По преданию, кровь его собрали верующие, и она будто бы нетленно сохранялась в течение веков. Память Дженнаро празднуется 19 сентября.
Иначе обстояло дело, когда чествовали Сан-Дженнаро. На праздник стекались тысячи и тысячи верующих со всей Счастливой Кампаньи. Их привлекало желание своими глазами увидеть великое чудо – кипение нетленной крови Сан-Дженнаро.
Фелипе с двенадцати лет добивался у дяди разрешения побывать на празднике Сан-Дженнаро и всякий раз получал отказ.
– Конечно, любопытно посмотреть, как нетленная кровь святого закипает как раз тогда, когда это выгодно патерам Сан-Дженнаро, – говорил, посмеиваясь, Саволино. – Но я не хочу, чтобы тебя принесли ко мне в Дом с переломанными ногами или раздавленной грудью. На площади и в соборе бывает ужасная давка, и страдают больше всего дети.
Действительно, жертвы насчитывались десятками, случались увечья со смертельным исходом. Но в этот раз пансионский преподаватель пения по усиленным просьбам Фелипе устроил его в церковный хор, достал для юноши стихарь [86] и кружевную пелерину, надевавшуюся поверх.
Когда Фелипе торжественно явился в дядин кабинет в стихаре, с молитвенником в руках и с преувеличенно благочестивым выражением лица, на Саволино напал смех.
– Это что за маскарад?
– Я пойду в собор Сан-Дженнаро с певчими, буду стоять на хорах, [87] и мне не грозит опасность пострадать от давки, – объявил Фелипе.
86
Стихарь – род церковного одеяния.
87
Хоры – балкон, где помещается хор церковных певчих.
– Ну что ж, если так, ступай, – согласился синьор Джакомо. – Тебе полезно посмотреть на безумие фанатичной толпы, свято верящей в чудеса. Я сам был на празднике Сан-Дженнаро только раз, и этого с меня оказалось достаточно.
– Дядя, а как они устраивают, что кровь в сосуде закипает?
– Ну, милый мой, за этот секрет церковники, наверно, дорого заплатили алхимикам. [88]
19 сентября, во вторник, площадь перед величественным собором Сан-Дженнаро еще с полуночи заполнилась народом. Патрициям приходилось оставлять кареты за три-четыре квартала от собора, и слуги силой прокладывали
88
Алхимики мечтали превратить железо, медь и другие металлы в золото и для этого делали множество опытов Случайно им удавалось совершать важные открытия.
Когда подошел час начать службу, соборные священники, клирики, [89] церковные певчие, среди которых был и Фелипе, с трудом пробились через толпу.
После окончания торжественной мессы хор пропел заключительную молитву и на амвон [90] вышел настоятель собора дон Америго Гусман. Он держал массивный хрустальный сосуд, дно и стенки которого покрывали сгустки багровой жидкости. Народ верил, что это и есть нетленная кровь самого Сан-Дженнаро. Несколько священников в парадных ризах с трудом пронесли и водрузили на престол серебряную статую Дженнаро.
89
Клирики – церковнослужители.
90
Амвон – возвышенная площадка перед алтарем.
Верующие перешептывались:
– Поворачивают к нам лицо… Смотрите, смотрите – облачают в драгоценные ризы… Вот надевают на голову епископскую митру. [91] А он-то, он… наш родимый… наш покровитель… Он улыбается!..
Толпа, плотно заполнившая храм, уже приходила в возбуждение. Этому немало способствовал запах ладана, курившегося в многочисленных кадильницах.
– Чудо! Покажите нам чудо! – слышались голоса.
Хор запел славословие Сан-Дженнаро, а патер вертел в руках сосуд, постепенно ускоряя его движение.
91
Митра – головной убор высшего духовенства.
Быстрее пел хор, священники громче выкрикивали слова молитв, терявшиеся в душном воздухе храма, быстрее вращался хрустальный кубок, и возбуждение верующих росло неудержимо.
– Кровь, закипай! – раздавались возгласы. – Дженнаро, соверши чудо!
Шли минуты, кровь не закипала, и повальное безумие охватило богомольцев. Люди вскакивали с мест, вытягивали шеи, стараясь получше рассмотреть, что творится на амвоне. Фелипе Бруно ужаснулся, видя потные багровые лица с расширенными глазами, дыбом стоящие волосы, широко раскрытые рты, судорожно сжатые кулаки…
Поведение толпы потрясло юношу.
«И это делает вера, – думал в смятении Фелипе. – Та самая вера, которая, по словам писания, может двигать горами. Куда же вера движет этих легковерных людей?.. Они подобны диким зверям…»
И уже не крики, а какой-то рев гремел под высокими сводами храма, вой, стоны, мольбы, рыдания – все смешалось в диком разноголосом хоре.
– Дженнаро, мы просим чуда! На коленях смиренно умоляем тебя! Сжалься над нами!!
Совершение чуда задерживалось, и голоса становились все более угрожающими, выкрики все более дерзкими.
– Старик, не раздражай нас! Забыл, что с тобой сделали наши отцы?! Ты не шути с нами, святой?!! Подавай чудо, Дженнаро!! Дженнаро, Дженнаро!!!
Священники тряслись от страха: они помнили, как лет тридцать назад, когда кровь святого долго не закипала, фанатичная толпа вытащила статую Дженнаро из алтаря и поволокла по уличной грязи. Драгоценные покровы были разодраны в клочья, а священников, пытавшихся помешать святотатству, избили до полусмерти.
Дон Америго Гусман изнемогал с высоко поднятым тяжелым сосудом в руках, а рев озверевшей толпы становился все грознее. Как волна океанского прибоя, он перекатился на площадь, на окрестные улицы.