Сколько стоит корона
Шрифт:
Предаваться тягостным мыслям Дойл позволил себе недолго -- меньше получаса, после чего с помощью Джила обмыл лицо, руки и грудь, переоделся и спустился в малый пиршественный зал. Там уже собрались почти все придворные, оставшиеся в столице. Трое из пяти членов сильно прореженного королевского совета, несколько мелких лордов с женами и дочерьми, казначей, неожиданно -- Майла Дрог, причем одна, и, разумеется, леди Харроу. Короля еще не было, но, судя по шепоткам, ждали его с минуты на минуту.
Лорды не встретили Дойла
– - Лорды, доброго дня, -- не без удовольствия сообщил Дойл собравшимся, вынуждая их всех кланяться и отвечать на приветствие. Леди Харроу поднялась из низкого реверанса первой и первой же (собственно, единственной) подошла к нему.
– - При других обстоятельствах я сказал бы, что рад вас видеть, леди Харроу, -- произнес Дойл, на миг-другой забывая обо всем, заглядевшись в глубину ее глаз.
– - Вы поранились?
– - спросила она, ее пальцы дрогнули, и Дойл позволил себе приятную мысль о том, что она хотела бы коснуться его лица.
-- Случайность, -- он повернул голову так, чтобы царапину было хуже видно. Леди Харроу нахмурила брови:
-- Лучше показать лекарю и наложить повязку.
-- Не думаю, что это необходимо. Но благодарю за внимание, леди, -- он поклонился ей, пряча улыбку.
А потом во всем великолепии появился Эйрих. По его лицу нельзя было предположить, что он провел тяжелую ночь и всю первую половину дня ездил по городу, рискуя каждую минуту вдохнуть ядовитый воздух, пропитанный смертью. Он был горд, свеж и улыбался так светло, словно встречал гостей на радостнейшем из пиров.
Все взоры тут же обратились к нему, по рядам придворных прошел тихий вздох. Эйрих поднял руку и широким жестом обвел зал.
-- Прошу к столу, леди и лорды. Прошу к столу, мои друзья, разделяющие со мной тяготы этого испытания.
Дойл еще раз поклонился леди Харроу и подошел к брату, встал у него за спиной.
-- Я не могу встречать вас с радостью, -- король покачал головой, -- но встречаю со всем радушием и всей искренностью, которыми меня наделил Всевышний. Он не оставит нас в этот горький час и прольет на нас свет своего благословения. Да будет сиять нам солнце, -- Эйрих сел за стол, и постепенно его примеру следовали остальные.
Чтобы разорвать повисшую тишину, слишком явственно наполненную благоговейным восторгом, Дойл негромко сказал:
-- Вы могли бы произносить речи вместо святых отцов, дорогой брат.
Эйрих, к сожалению, отлично угадал за едкой фразой все беспокойство и все напряжение Дойла, потому что вместо обычного призыва быть добрее к людям сказал:
-- Ее благоразумие оказалось меньше упрямства.
Дойлу не нужно было ловить его взгляд, чтобы понять, о ком идет речь.
-- Почему ты не вывез ее силой?
Ответ на этот вопрос было дать трудно.
-- Почему?
-- А почему не вывез тебя? Готов спорить, даже такой искусный мечник как ты не устоит против десятерых теней, -- спросил он.
Эйрих дернул углом рта.
-- Кто бы мог подумать, что ты...
-- Будь любезен, дорогой брат, займись обедом, -- прервал его Дойл. Эйрих последовал его совету.
От вечерних пиров и веселья было решено отказаться -- скромные обеды больше подходили ситуации и были удачнее с точки зрения безопасности.
Объехав вечером город еще раз, Дойл установил комендантский час. Болезни было все равно, в какое время находить своих жертв, но полупустой город опаснее оживленного. Как только схлынет первая волна ужаса, появится вероятность погромов -- и Дойл желал бы оттянуть их наступление как можно дальше и сделать все возможное, чтобы суметь взять ситуацию под контроль.
Наутро было объявлено, что всем жителям Шеана -- больным и здоровым, лордам и простолюдинам -- под страхом ареста запрещается покидать свои дома с девяти вечера и до шести утра. Город наполнился закованными в прочные доспехи стражниками, молчаливыми тенями в серых одеяниях и, конечно, лекарями с закрытыми лицами и с корзинами трав и всевозможных инструментов, напоминающих арсенал палача.
Глава 27
В темном и душном, несмотря на холод, складе, воняло настолько отвратительно, что даже стойкий организм Дойла взбунтовался и отреагировал рвотным позывом. Это была не просто вонь испражнений, пахло гнилью, смертью, а слишком резкие пахучие травы, висевшие всюду пучками, не только не перебивали, но даже усиливали эти запахи. В этот раз никто не попытался забить Дойла камнями -- на него словно бы не обратили внимания, и он спокойно прошел внутрь.
Людей было слишком много -- они лежали тесными рядами, а кое-где едва ли не кучами, похожие на сваленные в общую яму трупы после битвы. Но эти кучи дышали, кашляли, блевали и стонали от боли.
Дойл повыше поднял слой ткани, пропитанный полынным маслом, надеясь защититься от вони, и решительно пошел вглубь склада, к столу, за которым стояли лекари. Отряд стражи, чеканя шаг, проследовал за ним. Вскрики показали, что пару раз металлические сапоги с грохотом опустились на не каменный пол, а на чьи-то ноги или руки.
Когда Дойл приблизился к столу, лекари как по команде подняли головы. Один из них -- лиц было не разобрать за многослойными повязками -- спросил глухим из-за ткани голосом: