Сколько стоит корона
Шрифт:
Не оглядываясь больше, не бросая взгляда на камеру Рикона, Дойл поднялся наверх, хотел было вернуться в свои комнаты, переодеться -- но не смог. Он не сумел бы заставить себя войти в свою спальню -- их с Эльзой спальню -- ни за какие блага мира.
Направился к Эйриху. Брат был бледен, но собран и спокоен.
-- Дойл!
– - он сделал было шаг, но остановился и так и не подошел.
Дойл выпил вина, послал слугу за своей одеждой.
-- Торден, мне жаль...
– - произнес Эйрих.
– - То, что это оказалась...
-- Просто помолчи, -- пробормотал Дойл, и брат прислушался, давая ему возможность
Одевшись, он вернулся в подземелья. Никто вместо него не сделал бы его работу. Снова нужно было решать, с кого начать -- и снова он пошел к Рикону, но уже не потому что боялся его побега, а потому что не знал, как ему вынести допрос Эльзы. Это будет казнь для него самого, и он пытался отложить ее, отсрочить, как всякий осужденный.
Рик все также стоял на коленях, его держали в очень неудобной позе, чтобы истощить и утомить -- так, как он сам часто удерживал государственных преступников.
Увидев Дойла, Рик едва различимо улыбнулся тонкими губами:
-- Вы не спали сегодня, милорд, -- словно они беседуют как всегда.
-- Кто еще причастен к вашему заговору, отец Рикон?
– - спросил Дойл слишком поспешно и, пожалуй, слишком громко.
-- Никто, милорд. Мне не нужны были лишние сообщники и лишние жертвы. Только исполнитель -- им любезно согласился стать Кэнт.
Дойл не сомневался в правдивости этого признания, но холодно сказал:
-- У меня нет основания верить в это. Вас подвергнут допросу на дыбе.
Ничто в глазах Рика не поменялось -- он был готов к этому. Он словно бы гордился чем-то. Он гордился им, Дойлом, своим учеником.
Дойл приблизился к нему и зло прошипел почти в самое ухо:
-- Когда-то ты клялся, что отрекся от своего отца, но гнилая кровь дает о себе знать, да?
Улыбка пропала, последние краски сошли с лица.
-- Мой отец был трусом и предателем. Я не запятнал себя ни одним из этих грехов.
-- Ложь!
– - рявкнул Дойл, отскакивая.
– - Предательство -- вот название того, что ты совершил. И причины не важны.
-- Никогда!
– - твердо произнес Рик.
– - Никогда я не предавал вас, милорд.
На его щеке слабо, но виднелся след недавнего удара Дойла -- позднее глаз заплывет, щека отечет. Но взгляд был ясным и спокойным -- как всегда.
Отца Рикона, тогда еще молодого монаха-послушника, Дойл впервые встретил в гарнизоне лорда Стина, у которого обучался военному делу по решению отца.
Военная наука плохо давалась ему -- колченогому, криворукому и горбатому. На него глазели куда пристальней, чем на однажды привезенную кем-то из вельмож обезьянку с длинным цепким хвостом. Не носи он цветов короля, вынужденные товарищи -- дети знатных лордов -- били бы его за то, что считали отметкой темных сил. Но он был принцем, поэтому его дразнили издалека, в него кидали гнилыми яблоками, ставили подножки -- когда надеялись остаться безнаказанными. Будь он увереннее в себе, он заслужил бы если не любовь, то уважение, но он слишком привык к постоянной защите старшего брата, поэтому раз за разом проигрывал стае молодых шакалов и подвергался новым оскорблениям и насмешкам.
Рикон прибыл в замок Стин по делу короля -- и остался на зиму из-за неожиданной метели, скрывшей все дороги небывало громадными сугробами. Дойл заметил его сразу -- потому что монах был единственным,
Несколькими годами позже они встретились снова -- в северном гарнизоне. А потом отец Рикон, бывший тайный советник покойного короля, еще не угодивший в опалу у Эйриха, стал одним из тех, кто вытащил Дойла из остеррадского плена.
Дойл никогда не называлбы бы его своим другом -- им обоим подобное было бы неудобно. Он был его левой рукой -- живой заменой увечной руки.
-- Ты чуть не уничтожил все, что мы строили пять лет, а также все, что строил мой отец -- не без твоей помощи. Лучше бы ты, подобно своему отцу, бежал бы из доверенной тебе крепости, -- Дойл выдохнул.
– - Это было бы меньшим преступлением.
Рик поднял на него глаза:
-- Все было рассчитано с точностью, милорд. Ваше внимание было сосредоточено на защите королевы и на молодой жене, а удар в грудь спящему королю легко было бы выставить деянием ведьм. Вы получили бы корону -- и уже ничто не сдерживало бы вас, мой принц. Вы достигли бы величия. Несколько удачных военных походов -- и земли Остеррада были бы присоединены к Стении, а оттуда открылся бы прямой путь к морю, к торговле с иноземцами и к подлинному процветанию. Эйрих набожен и слаб, -- Рик качнул головой, -- он не пережил и пятой доли ваших страданий. Его душа покоится на пуховых перинах, а ваша стремится к победе. Как жаль, милорд...
– - он вздохнул, и кажется, его глаза увлажнились, -- как жаль, что вы успели помешать Кэнту.
-- Мой брат -- великий король, и не тебе, сын предателя, рассуждать об этом!
– - выкрикнул Дойл, но не сумел ударить Рикона вновь.
– - Я никогда не стал бы заменой своему брату.
-- У вас не было бы выхода. Королева едва ли родит здорового младенца, трон остался бы пуст -- и вы не отдали бы его на растерзание милордам совета.
-- Зачем?
– - устало спросил Дойл.
– - Что тебе от этого?
-- Вы привыкли во всем видеть корысть, мой принц. Личную выгоду. И вы правы, но не в моем случае.
Дойл желал зажать уши руками, чтобы не слышать страшного, но правдивого признания. Рик никогда не был корыстолюбив. Он спал не больше четырех часов в день, пил только воду, ел в основном черствый хлеб и никогда не носил золота. Он не желал никаких благ -- только осуществления своей идеи.
-- Вы хотите, чтобы я подтвердил свои слова под пытками?
– - возможно, Дойлу только показалась странная насмешка в его голосе.
-- Нет. Посторонним лучше не слышать твои сумасшедшие признания.
Он встретился с Риконом взглядом. Тот смотрел ровно и гордо, но с покорностью. В собственных глазах он был чист и встречи со Всевышним не страшился. Он следовал своему долгу -- так, как умел.
Он должен будет умереть на плахе. Под жадными взглядами алчной толпы его проведут, осыпая ударами камней и плетей, потом распластают на помосте. Ударами тупого топора палач отхватит ему руки и ноги, и люди встретят ликованием каждый его крик. Потом ножом палач вспорет тощий живот, и крик оборвется -- но Рик еще будет жить, его сердце будет биться, хотя в глазах уже погаснет искра ума, их затянет тупой пеленой боли.