Сколько стоит ваше сердце?
Шрифт:
— Что? — не понял тот.
— Это не Аверсум, — сжалился Квентин, — в деревне бездельников нет. Тем более — летом. Пахать, сеять, дрова на зиму заготавливать — все это мужская работа. А мужиков нет. И поля заброшены.
— Что ж, сейчас выясним, куда они все делись, — сказал Эшери и набросил на голову капюшон плаща.
Кавалькада неспешным шагом спускалась с холма. Золотой Кот ехал впереди, направляя коня коленями и почти не трогая повод. Веселая троица, отчего-то притихшая, держалась за ним, Абнер с любопытством поглядывал по сторонам — он никогда не был в деревне. Замыкал отряд Беда. Наемник, по его же собственным словам, давно вырастил лишнюю пару глаз не только на своей заднице, но и на лошадиной.
Женщины, копошившиеся в огородах, поднимали глаза, но, вместо радушных улыбок и простодушного деревенского кокетства отряд видел страх, а кое где — неприкрытую ненависть.
Так, в молчании, доехали до колодца — и встали.
— Что теперь? — спросил Гай.
— Ничего. К нам подойдут.
Ждать пришлось меньше короткой клепсидры. К всадникам, буквально, кинулся древний, седой как сама зима, дедок. Он путался в длинных штанах, явно чужих и пытался сто-то лопотать совершенно беззубым ртом.
Абнер прищелкнул пальцами. Дед схватился за лицо скрюченными, перемазанными в земле руками и взвыл так, словно его в пыточный сапог зажали.
— Что ты с ним сделал? — спросил Беда.
— Ничего смертельного, немножко больно, да. Я ему зубы новые вырастил. Ничего же не понять, рот как кашей набит…
Через несколько мгновений боль утихла, паника улеглась — и дед со страхом и недоверием принялся ощупывать новые зубы. Естественно, хотя бы обтереть руки ему и в голову не пришло.
Наконец он нашел в себе силы смириться с чудом и, заискивающе спросил:
— Добрый господин, а зубы-то насовсим, али поговорим — и снова разваляццы?
— А это смотря как поговорим, — сказал Эшери, — может и оставим. Тебя как зовут?
— Калем зовут. А как в книгу записали, того не знаю, не грамотный я.
— Скажи мне, Каль, староста деревни кто? Почему не вышел?
— Нету яго, — развел руками дед, — ни яго самого, ни сына старшего яго, никаго нету.
— Куда ж делся староста?
— Уехамшись. Усе уехамшись. Как есть усе — собрались и уехали.
Старик неопределенно махнул рукой сразу и на полдень, и на полночь.
— Врет? — спросил Гай и потянулся к ручному арбалету, висевшему на поясе.
Дед, похоже, на своем долгом пути потерял только зубы, а глаза сохранил, да и соображалка работала — дай Небо молодому. Углядев движение Гая, он проворно кинулся вперед, да и подлез под брюхо Абнерова жеребца.
— Господа хорошия, не надь меня с арбалету стрелять, нету моей вины ни перед амператором, не перед Храмом…
Маг перегнулся, пытаясь перехватить деда, но тот кульком повалился на землю и, сверкнув глазами, бесстрашно пригрозил:
— А коли стрельнешь, так я же на тебя Святому Древнему Квентину обязательно и нажалуюсь, он мучеников сильно любит. Послушат меня старого, да как даст тебе молнией промеж гляделок. А я-то с облаков полюбуюсь!
— Страшная угроза, — признал Кот, сдерживая смех, — а скажи, Каль, жрец у вас в деревне есть?
— Нету жреца, — старик сообразил, что гроза прошла стороной, из под лошадиного брюха вылез, но глядел настороженно. — Девка была малая, немая. Навроде чегой-то там молилась про себя, уж кто знат, кому, а лечила. Зубы, правда, не росли, но боль унять могла.
— И что случилось с ней?
— Так с собой увели, оне ж, дело такое, лихое. Удруг стрельнут кого, али порежут… — сообразив, что ляпнул, старик немедленно проклял новые зубы и попытался запихать в рот бороду, на манер кляпа. Но было уже поздно.
— Значит, все мужики в деревне, во главе со старостой, в разбойники подались, — кивнул Кот, — и лекарку с собой прихватили. А что, у старосты жена или дочка остались?
Но Кель смотрел на них с ужасом, словно опять разучился говорить — жаль, не клепсидрой раньше.
— Собирай народ, — велел Кот. — Да передай, если кто в доме спрячется — ему не жить. Прямо с домом в Облачный Сад отправлю, Святому Древнему Квентину на нас жаловаться.
Он вытянул руку вперед — и старая, засохшая яблоня вспыхнула огненным факелом, так, что жаром достало до маленького отряда. Миг — и прогорело… Лишь горячая горстка пепла осталась.
Только сейчас спутники Кота заметили, что повсюду из-за заборов, плетней, сараев, поленниц выглядывают любопытные деревенские, в основном девки да детишки.
Эшери рывком снял с головы капюшон. Золотые волосы шлемом сверкнули на солнце, почти ослепив даже привычных Бессмертных.
— Я — Монтрез. Палач Атры. И я хочу знать, где разбойники. Если через одну короткую клепсидру я этого не узнаю — деревня загорится. Вся. Вместе в жителями. Точно так же, как горела Атра.
Некоторое время спустя, отряд опять оказался на дороге, но теперь их было не шестеро, а семеро. Седьмым оказался пацан лет шести — семи, не больше. Каль клялся, что малец дорогу знает. Откуда…
— Сговорились разбойники с младшими жрецами из Атры. А может и старшие в доле были. И как только из какой деревни голубя посылали: собрали двадцатую часть, сделайте милость, приезжайте, святые братья венчать, отпевать да в книгу записывать — так жрец сюда приезжал, якобы помолиться. А мелкий мухой летел в банду — сообщить, в каком храме серебро лежит, — рассказывал своим спутникам Гай. — Они мешки на головы оденут, в храм вломятся, серебро заберут… ну и со жрецами делились, как иначе.
А потом приезжают братья в деревню: где серебро храмовое? Нет серебра! Как нет? Украли? Так что ж вы, такие-разэтакие, храмовое добро не уберегли?! Не будет вам ни благословения, ни свадеб, ни поминовений. Либо серебро за весь год… Либо молодых парней в послушники. Фактически — в рабы. Сейчас-то они все по деревням вернутся…