Скользя во тьме
Шрифт:
Последовал перерыв, пока кто-то ходил посмотреть на кофейник. Брюс сидел, глядя на пол и ожидая.
— Я снова это запишу. «Мы обмениваем слишком много пассивной энергии на окружающую действительность».
Они и это обсудили. Кофейник умолк, и они потопали наливать себе кофе.
— Хочешь кофе? — 1Ьлос за спиной, прикосновение. — Нед? Брюс? Как его? Брюс?
— Ага. — Он встал и последовал за ними к кофейнику. Дождался своей очереди. Они смотрели, как он кладет в чашку сливки и сахар. Потом наблюдали, как он возвращается к своему стулу — к тому же самому.
«Активность не обязательно означает жизнь. Квазары активны. А медитирующий монах не неживой».
Брюс сидел, глядя на пустую чашку. Чашка была большая, фарфоровая. Перевернув ее, он обнаружил на донышке печатные буквы и растрескавшуюся глазурь. Чашка выглядела старой, и она была изготовлена в Детройте.
«Движение по кругу — самая мертвая форма вселенной».
Другой голос произнес:
— Время.
Он знал на это ответ. Время круглое.
— Да, пора сделать перерыв, но нет ли у кого-нибудь краткого финального комментария?
— Что ж, следовать по пути наименьшего сопротивления — таков закон выживания. Следовать, не вести.
Другой голос, постарше:
— Да, последователи переживают вождя. Как с Христом. А не наоборот.
— Нам лучше поесть, потому как Рик теперь прекращает обслуживать ровно в пять пятьдесят.
— Поговорим об этом в Игре, не сейчас.
Стулья застонали, заскрипели. Брюс тоже встал, отнес свою старую чашку на поднос к остальным и присоединился к очереди. Вокруг себя он чувствовал запахи холодной одежды — хорошие запахи, но холодные.
Они вроде как говорят, что пассивная жизнь хорошая, подумал он. Но ведь нет такой вещи, как пассивная жизнь. Это противоречие.
Потом он задумался, что такое жизнь, что это означает. Возможно, он просто не понимал.
Прибыла большая партия пожертвований — много яркой одежды. Несколько человек стояли с целыми охапками, а некоторые уже надели рубашки, примеряя их и получая одобрение.
— Эй, Майк. А ты пижон.
В центре комнаты отдыха стоял невысокий коренастый мужчина с курчавыми волосами и курносой физиономией; недовольно хмурясь, он ощупывал свой ремень.
— Да как он тут застегивается? Не понимаю, как его тут закрепить. Почему он не отпускается? — У него был широкий ремень без пряжки с металлическими кольцами, и мужчина не знал, как подтянуть кольца. Оглядываясь и весело поблескивая глазами, он заметил: — Похоже, мне специально дали такой, с которым вообще никому не справиться.
Брюс подошел к нему сзади, поднял руки и подтянул ремень, закрепленный петлей в кольцах.
— Спасибо, — поблагодарил Майк. Поджав губы, он подобрал несколько рубашек. Затем, снова обращаясь к Брюсу, сообщил: — Когда буду жениться, обязательно одну из этих надену.
— Ага — сказал Брюс.
Майк подошел к двум женщинам в дальнем конце комнаты отдыха; те заулыбались. Прижимая к груди бордовую рубашку с цветочным узором, Майк сказал:
— Я в город собираюсь.
— Ладно, обедать идите! —
— Хорошо, — сказал Брюс.
— Похоже, ты простудился.
— Ага, — подтвердил он. — Все сквозняки. Можно мне аспирина или…
— Никаких химикатов, — заявил директор дома. — Ничего. Иди поскорей поешь. Как аппетит?
— Лучше, — сказал он, направляясь в столовую. Они улыбались ему от столов.
После обеда Брюс сел посередине широкого лестничного пролета на второй этаж. Никто с ним не заговорил; шло совещание. Он сидел там, пока оно не закончилось. Все вышли наружу, заполняя вестибюль.
Он чувствовал, что они его видят — а возможно, кто-то с ним и заговорил. Он сидел на лестнице, сгорбившись и обхватив руками колени, — все смотрел и смотрел. Темный ковер перед глазами.
Вскоре больше никаких голосов.
— Брюс?
Он не пошевелился.
— Брюс? — Его коснулась рука.
Он ничего не сказал.
— Брюс, зайди, пожалуйста, в комнату отдыха. Тебе сейчас полагается быть в постели, но видишь ли, я хочу с тобой поговорить. — Майк жестом указал ему дорогу. Он последовал за Майком по лестнице к пустой комнате отдыха. Когда они оказались в комнате, Майк закрыл дверь.
Усевшись в глубокое кресло, Майк велел ему сесть напротив. Майк казался усталым; вокруг его небольших глаз были красные круги, и он потирал лоб.
— С пяти тридцати утра на ногах, — пожаловался Майк.
Послышался стук; дверь начала открываться.
— Я хочу, чтобы никто сюда не входил! — рявкнул Майк. — Мы разговариваем! Ясно?
Бормотание. Дверь закрылась.
— Знаешь, тебе неплохо бы пару раз в день менять рубашку, — посоветовал Майк. — А то жутко потеешь.
Он кивнул.
— Ты из какой части штата?
Он ничего не сказал.
— Приходи ко мне, когда будет совсем плохо. Ведь я примерно с год назад то же самое прошел. Меня обычно возили по округе в машинах. Разные сотрудники. Ты уже познакомился с Эдди? Знаешь, такой тощий верзила, который всех тут достает? Он восемь дней возил меня по округе. Никогда не оставлял одного. — Майк вдруг завопил: — Да свалите вы отсюда или нет? Мы тут разговариваем. — Затем он понизил голос и снова стал разглядывать Брюса. — Иногда приходится это делать. Никогда не оставлять кого-то из жильцов одного.
— Ага, — сказал Брюс.
— Смотри, Брюс, не покончи с собой.
— Ага, сэр, — сказал Брюс, опустив взгляд.
— Не зови меня сэр!
Он кивнул.
— Ты был на военной службе, Брюс? Там все началось? Ты подсел на военной службе?
— Нет.
— Ты кололся или глотал?
Он не ответил.
— «Сэр», — повторил Майк. — Я и сам типа служил. Десять лет в тюряге. Как-то раз в один и тот же день восемь парней в нашем ряду камер перерезали себе глотки.
Я сам видел. Мы спали ногами в параше — такие камеры были маленькие. Вот что такое тюряга — это когда ты спишь ногами в параше. Ты ведь никогда в тюряге не сидел, правда?