Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Чепуха, — с солдатской бесцеремонностью отвечал бравый рокошанец. — Мы в Польше из-за потери времени упустили победу.
— Но куда вы предлагаете идти?
— На Брянск, далее Калуга, а там и Москва. К теплу мы должны быть в ней, ваше величество.
— Надо дождаться князя Вишневецкого, — сказал Тышкевич. — А то он может обидеться, что пошли без него. Вы же его знаете, государь?
— Какого Вишневецкого?
— Ну Адама. Он же был с вами в первом походе.
— Да, да, — закивал чересчур поспешно царь. —
Ночью царь призвал к себе брата Гаврилу, объяснил ему все и спросил:
— Что делать? Гавря, он хорошо знал того Дмитрия. Что, если он выдаст меня?
— А я что тебе в Орле говорил? Давай удерем, Матвей. А ты что ответил: я царь, я царь. Вот теперь расхлебывай.
— Слушай, Гавря, я тебя как брата спрашиваю. Посоветуй.
— А я тебе отвечаю как окольничий, расхлебывай, государь, сам. Понял?
— Гаврила, я ведь могу тебя лишить этих чинов.
— Не очень испугался, — огрызнулся Веревкин. — С твоих чинов даже сапог не сошьешь.
Однако, помолчав несколько, сжалился: брат все же, хоть и царь. Посоветовал:
— Надо убить его.
— Ты что? Спятил? Он же поляк, князь.
— Ну и что? Царей вон убивают и ничего. А то князь, эва шишка.
— Нет, нет, Гавря, я на это не пойду.
— Почему?
— А вдруг откроется. Да и кого пошлешь на это. Разве что тебя?
— Я на это не гожусь.
— Почему?
— Не гожусь и все.
— Вот и не советуй, что не скисло.
Так ничего и не решили братья Веревкины. Стали ждать, будь что будет.
Адам Вишневецкий прибыл с небольшим отрядом в конце ноября, когда уже ложился надежный снег. Когда самозванцу сообщили: «Прибыл князь Вишневецкий!», он невольно встал и, кажется, перестал дышать. Князь вошел в избу, отряхнул с усов подтаявший снег, внимательно, слишком внимательно, посмотрел на царя. Окружающими это было воспринято вполне нормально — после входя с улицы в избу всегда плохо видится, пока глаза привыкнут. Вот и пан Адам осматривался.
Однако за эти мгновения у «царя» душа в пятки ушла: сейчас выдаст.
Кто-кто, а уж Адам Вишневецкий отлично знал того Дмитрия, поскольку тот долго жил у него еще до Мнишеков. И знал точно, что тот погиб. А присматриваясь к новому самозванцу, пытался понять, годен этот для роли царя или нет? Подумал: «Этот хоть ростом вышел». А вслух сказал:
— Я рад, ваше величество, что вам удалось спастись.
— Благодарю вас, ясновельможный пан Адам, — ляпнул невпопад самозванец, у которого словно гора с плеч свалилась. Впрочем, для него самого это было «впопад» — князь не выдал его. Другие сочли это за комплимент ясновельможному Адаму.
Как бы там ни было, а с прибытием Адама Вишневецкого и Меховецкого с остатками первой дружины из-под Орла стали спешно готовиться к походу на
Полковник Лисовский и слышать не хотел о зимовке в Стародубе.
— Возьмем Брянск, там и перезимуем, а повезет, так и до Калуги дойдем.
В первых числах декабря двинулись на Брянск почти с четырехтысячным отрядом. Меховецкий, по-прежнему считавший себя главнокомандующим при царе, был недоволен, что именно Лисовский настоял на этом походе. Но жаловался лишь Будзиле:
— Кой черт понес нас в такую непогодь. Хорошо, если брянцы ворота откроют, а если нет. Что тогда? В поле сопли морозить?
— Вы совершенно правы, пан Меховецкий, — поддакивал хорунжий.
Но ни тот ни другой не решались говорить о своих сомнениях его величеству. Вот если брянцы не откроют ворота, тогда другое дело. А пока… А пока пусть этот выскочка, полковник Лисовский, ведет дружину и ищет себе славу. Вот найдет ли?
Князь Литвин-Мосальский Василий Федорович прибыл под Брянск с дружиной 15 декабря, когда город уже находился в осаде и отбивал очередной штурм. Как на грех, Десна еще не встала, по ней шел лед и моста, естественно, не было. Его или сняли перед ледоходом, или унесло уже, поскольку был мост наплавной.
И тут с дубовых стен и башен крепости, увидев пришедшую помощь за Десной, вскричали брянцы в несколько глоток:
— Помоги-и-и-те-ее! Спасите-е нас!
К князю подскакал сотник первой сотни.
— Василий Федорович, надо выручать их.
— Но как?
— Мои ратники говорят, можно переплыть, что грех великий оставлять православных в беде.
Подъехало еще несколько командиров, поддержали сотника:
— Надо переплывать.
— Ладно, — согласился князь. — Но кто не сможет плыть, пусть останется. Река встанет, перейдут.
Люди-то поняли — надо, но вот многие кони никак не хотели идти в ледяную воду, их сталкивали. И, уже оказавшись в воде, животные понимали, что их назад не пустят, и греблись к другому берегу, таща на хвостах своих хозяев.
Когда Меховецкий увидел, как на той стороне в воду горохом посыпались ратники Шуйского, он наконец решился:
— Ваше величество, надо уходить. Мы сейчас окажемся зажатыми как в капкане. Они нас перебьют с двух сторон.
Но Лисовский никак не хотел отступать, носясь на коне вдоль берега, кричал:
— Стреляйте по тем, что в реке. По тем! По тем!
«По тем» раздалось несколько выстрелов, никого не поразивших. И тут даже рядовые рыцари сообразили, что надо уходить, потому как с горы из крепости летели в их сторону стрелы, пули и камни, а из реки уже лезли озверевшие от стыни москали. Им сейчас драться — что греться.
Воинство самозванца дружно побежало прочь. Брянцы открыли ворота своим освободителям, зазывая мокрых, продрогших ратников по избам, к топящимся печкам. Отогревать, сушить, кормить и поить чем Бог послал: