Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
Настоящим царем считался Дмитрий Иванович, которого здесь представлял Болотников. Именно к нему писали осажденные свои грамоты: «Здесь все уже наше, государь. Придите и возьмите, только избавьте нас от Шуйского». Эти грамоты отправлялись в Польшу с гонцами, которые обычно выбирались из крепости ночами и растворялись в темноте. Но что-то не спешил Дмитрий Иванович идти и брать завоеванное и избавлять своих сторонников от Шуйского. Злились на Болотникова:
— Ну где твой Дмитрий Иванович?
— Откуда мне знать, — огрызался тот. —
И ведь действительно, вполне могло такое случиться. Утек же посланец Шуйского Фидлер к его врагу Болотникову. Отчего бы и гонцам осажденных не свершить подобного, тем более что войско оказалось взаперти в Туле, и что грядет ему в скором времени голод.
Но несмотря на тяжелое положение осажденных, к ним нет-нет да перебегали ратники из московского войска. Один из них принес обнадеживающую новость: «Дмитрий Иванович жив!» Его тут же доставили в царские хоромы и первое о чем спросили:
— Откуда тебе это известно?
— От него явился сын боярский — обличитель Шуйского. Он принес ему грамоту от Дмитрия Ивановича, не ведаю, что в ней было написано, но, наверное, ничего хорошего. Потому как Шуйский приказал схватить гонца и пытать на медленном огне. Его жгли, а он одно кричал Шуйскому: «Ты подыскался под природным государем. Не ты царь, а он — Дмитрий Иванович. Он скоро придет и накажет тебя, укравшего его трон. Берегись!» Так и помер бедняга с этими обличениями.
Болотников с торжеством оглядел высокое собрание:
— А что я вам говорил? Придет Дмитрий Иванович, обязательно придет.
— А где он сейчас? — спросил атаман Заруцкий перебежчика.
— Кажется, в Стародубе.
— Так это ж в три-четыре перехода можно добежать.
— Послушай, Иван Мартыныч, — обратился Болотников к Заруцкому, — а что если тебе отправиться к нему.
— Это хорошая мысль, — поддержал Шаховской.
— Обскажешь ему все наше положение, скажешь, что только на него наша надежа.
Неожиданно и царь Петр Федорович подал голос:
— Скажи ему, что здесь нахожусь я — его племянник. Он обязательно меня выручит.
Болотников пробормотал на эту царскую просьбу: «Ага. Держи карман». Зная, кто он есть в действительности, воевода не мог терпеть этого царского «племянника», не умевшего своего имени написать: «Самозванец. Явится Дмитрий Иванович, на первом же суку повесит такого племянника».
Так и решено было отправить Заруцкого за Дмитрием Ивановичем. Атаман сам подобрал себе самых отчаянных казаков, где-то около двухсот человек.
— Бери больше, Мартыныч, — советовал Болотников.
— Большой ватагой труднее прорываться, Иван Исаевич, и уходить трудно, следов много остается. За мной наверняка наладят погоню, а с малой ватагой легче спрятаться.
— Ну гляди, Мартыныч, тебе видней. Главное, доберись до Дмитрия Ивановича, скажи ему, что я давно жду его. Слава Богу, решился наконец.
К прорыву Заруцкого готовились тщательно.
Накануне Иван Мартынович наказывал отобранным казакам:
— Никакого шума, никакого бряка, кто будет ранен, чтоб не смел кричать, помня, что этим выдаст товарищей.
Тут же была принята единодушно клятва перед атаманом, краткая и ясная: «Драться молча, умирать не охая».
В субботний вечер, едва село солнце и наступили сумерки, по московской дороге был открыт огонь из пушек. И расчет осажденных оправдался, Шуйский встревожился, тем более что одно из ядер докатилось до его шатра.
— Никак вздумали воры на Москву рвануть. Ну мы устроим им тут баню.
Царь приказал усилить войско на московском направлении, оттянув полки с восточной и западной стороны «кольца».
Хотя Скопин-Шуйский усомнился и высказал Шуйскому догадку:
— А не отвлекают ли они нас для чего-то другого, Василий Иванович?
— Для чего?
— Кто их знает. Но уж больно старательно бьют по московской дороге. Только по московской, а другие башни молчат.
— Нет, Миша, — не согласился Шуйский, — на то и придуманы пушки, чтоб прочищать дорогу пехтуре.
— А еще, государь, для отбития нападения врага.
— Верно, сынок, — согласился царь. — И для отбития.
— Но мы же отсюда не нападаем, напротив отодвинуты ради бережения твоего величества не менее в полверсту.
— А може, это за мной охотятся, — усмехнулся Шуйский.
А меж тем после полуночи отворились западные ворота. Еще днем обильно смазанные свиным салом петли в навесах не пискнули.
Провожали ватагу Болотников с Нагибой, стоя в надвратней башне.
— Ты глянь, Федор, ни стуку ни груку, — сказал удовлетворенно воевода.
— Ведомо, Заруцкий велел каждую желязяку сеном обмотать.
— Молодец Мартыныч.
Заруцкий, выехав из крепости легкой хлынью, направил коня не вперерез «кольца», а по касательной к нему, благо было оно многоверстным. И когда из темноты раздался крик: «Стой! Кто идет?» Заруцкий мгновенно отвечал:
— Его величества есаул Мартын. Вызваны к ставке государя. Не слышишь, как воры молотят его?
— Да где тут не слышать, спать гады не дают.
Заруцкий не ошибся. Кто в 100-тысячной армии мог знать, есть такой есаул Мартын или нет? А может, и вправду есть. Сделал из своего отчества фамилию какому-то есаулу. И все. Проскочил через «кольцо» хоть и замеченным, но сошел за своего.