Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Интересно, что они там задумали? А? Мартыныч, как думаешь?
— Черт их знает, — пожал плечами Заруцкий. — Может, осаду снимают.
— Черт может и знает, но нам не байт. Ты вот что, Иван Мартынович, как стемнеет, отряди хлопцев за «языком». От него и узнаем.
Казаки Заруцкого, как и велено было, тихо вышли пеши из крепости, захватив московский дозор, всех порезали, а одного, заткнув кляпом рот, приволокли живого. Представили Болотникову:
— Ось тоби «язык», воевода.
— Спасибо, хлопцы, —
— Иван.
— Значит, мы с тобой тезки, выходит.
— Выходит, — как эхо повторил пленный.
Болотников улыбнулся:
— Ты чем занимаешься, Иван, по мирному делу?
— Торгую я.
— Чем торгуешь?
— Чем придется, по осени овощами, зимой пирогами.
— Выходит, купец ты?
— Выходит, так.
— Что ж, у Шуйского ратников мало, что до купцов добрался?
— Верно. Ратников у него нехватка. Всех под метлу метет: и холопей, и торговых людей, и даже бродяг.
Болотников налил кружку сыты, кивнул пленнику:
— Выпей, Иван, промочи горло. Со страху-то поди пересохло оно?
— Есть маненько, — сознался пленный, неспешно потянувшись за кружкой.
— Бери, бери, — ободрил Болотников. — Не укушу.
Пленный жадно выпил.
— Спасибо, атаман.
— Я, Ваня, не атаман, а воевода государя Дмитрия Ивановича.
— Спасибо, воевода, — поправился пленный.
— А скажи, Ваня, что там у Мстиславского нынче за возня была? Куда полки уходили?
— Князя Скопина к Серпухову послал, а Татева с Черкасским на Тулу.
— На Тулу? Зачем?
— Да гонца ихнего перехватили с грамотой. Вроде от Тулы кто-то идет к тебе на выручку.
— Откуда ты узнал про гонца?
— Так его повесили посередь лагеря и сказали, мол, воровской гонец из-под Тулы.
— Так. Хорошо, Иван. Спасибо.
— Не за что, воевода.
— Нет, брат, есть за что. Есть. За это я тебя отпускаю, но с условием одним.
— Каким?
— Сейчас узнаешь. Ермолай, — позвал Болотников. — Ты сдох, что ли? — повысил голос. — Ермолай, чертяка!
— Ну чего? — явился заспанный писарь. — Ни ночью ни днем покоя.
— Ладно. Успеешь, выспишься. У тебя есть прелестные листы?
— Есть.
— Сколько.
— А я считал, че ли? С сотню, может, будет.
— Волоки сюда.
Когда Ермолай принес пачку исписанных листов, Болотников спросил пленного:
— Ты грамоте разуметь, Иван?
— А как же, нам без грамоты нельзя.
— Тогда прочти вот этот лист.
Пленный прочел, поднял удивленные глаза на воеводу:
— Так он что? Жив?
— Жив, Ваня, жив. И ваш Шуйский незаконно сидит на престоле. Мы, Ваня, мы воюем за законного наследника, а не вы. Теперь понимаешь?
— Понимаю, воевода. А нам все уши прожужжали: убит, убит. А когда он будет к войску?
— Со дня на день, Ваня. Может, даже завтра. Вот я тебя и отпускаю с тем, чтобы ты раскидал эти листки по вашему лагерю. А уж государь прибудет, он наградит тебя за эту услугу. Я сам доложу ему о тебе.
— Царю?
— Ему самому, Дмитрию Ивановичу.
У пленного заблестели, оживились глаза: шутка, его представят самому царю.
— Я готов, воевода, сослужить государю.
— Ну и молодец, Ваня, я в тебе не сомневался.
— Позвольте еще выпить, больно сыта хороша, давно не пивал такой.
— Да пей хоть всю корчагу, — разрешил Болотников.
Когда пленный, сунув за пазуху прелестные листы, ушел в сопровождении казака, Ермолай, зевнув, заметил:
— Не ценишь наш труд, Иван Исаевич. Сунул какому-то прохиндею все наши листы.
— Ваши листы, Ермолай, будут в дружине Мстиславского, как искры в порохе. Так что труд твой не пропадет.
Боярский полк, ведомый воеводами Татевым и Черкасским, встретил на речке Пчельне дружину князя Телятевского, спешившего на выручку осажденному Болотникову. Одним из первых выстрелов, раздавшихся через речку, был сражен князь Татев. Он снопом упал с коня на виду всей дружины. Слуга его, ехавший рядом, возопил благим матом:
— Борис Петровича-а-а убили-и-и!
Гибель предводителя расстроила ряды детей боярских. Напрасно князь Черкасский пытался вдохновить их к бою:
— Ребята, ребята, не трусь!
Он сам был поражен неожиданной гибелью от шальной пули своего боевого товарища, и оттого в голосе его звучало не требование, а скорее просьба. А разве воевода перед ратью просить должен? Вот-вот начнется сшибка с врагом, здесь надо всю дружину в жестком кулаке держать, чтоб никто и пикнуть не посмел.
А меж тем князь Телятевский дал резкую команду своей коннице:
— Вперед, хлопцы! Руби изменников!
И вершние казаки с обычным визгом и свистом устремились на боярский полк. Первым же наскоком они смешали ряды противника. Засверкали сабли, завизжало железо, ударяясь о железо, заржали в ужасе кони.
Зверели в рубке и люди, рубили направо-налево, никого не щадя, не разбирая конь ли, человек ли на пути. Князя Черкасского, пытавшегося призвать полк к сопротивлению, пронзили копьем со спины, откуда он не был защищен.
И сразу боярский полк бросился врассыпную, одушевляя тем самым противника к усилению напора. Спиной повернувшийся становится еще более беззащитен и тут уж спасти его может только резвый конь, лишь на нем он может ускакать от смерти и то если его не догонит пуля или певучая стрела. Около трех верст гнались победители за боярским полком, устилая путь трупами зарубленных детей боярских.