Скопин-Шуйский. Похищение престола

Мосияш Сергей Павлович

— Казаки.

— У меня просишь милости, а сколько в Северских городах князей извел. А?

— То не я, государь.

— А кто же?

— То мои бояре решали.

Шуйский рассмеялся, просмеявшись, молвил:

— Ну что ж, если твои бояре были столь жестоки, чего ж ты ждешь от моих? А?

Оставив, как обещал, им жизнь, Шуйский довез их до Москвы, а там царевича Петра повесили на площади. Остальных разослали по тюрьмам. Болотникова отправили в Каргаполь, где вскоре согласно секретному предписанию сперва ослепили, а через два дня «посадили

в воду».

Обнаружив среди пленных Фидлера, царь, не скрывая злорадства, приказал:

— Посадите голубя в воду пять раз, а выньте четыре раза. Пусть нахлебается досыта. Да подоле, подоле.

И несчастного немца топили целый час, окуная и вытаскивая. Не забыл царь и главного героя — Кравкова, велел всыпать ему «дюжину горячих».

— За что, Василий Иванович? — удивился Скопин.

— Как за что? Где он раньше был? Почему дотянул до октября?

Кое-как отстоял князь Скопин изобретателя от такой царской «милости», пожаловав своей — сделал личным адъютантом.

14. Пожар занимается

Радость Шуйского по случаю победы под Тулой несколько омрачалась слухами о появлении на Брянщине еще одного Дмитрия. И когда царь решил распустить войско, против этого неожиданно возразил Скопин-Шуйский:

— Нельзя сейчас распускать рать, государь.

— Почему?

— Надо покончить с очередным самозванцем, появившимся в Стародубе.

— На носу зима, Миша. Какая к лешему зимой война. Погодим до лета, авось рассосется.

Но не рассосалось. Еще на пути в Москву к царю пришла огорчительная новость: «Самозванец Дмитрий взял Козельск, разграбил его и собирается промышлять Брянск».

— Эк его, — прокряхтел царь, — пошел черт по лавкам. Велел собрать воевод, сообщив о новости, спросил:

— Что будем делать?

— Идти под Брянск надо, — сразу сказал Скопин.

— Да, да, — поддержал князь Куракин. — Пока пожар не занялся — тушить надо.

— Тогда ступай-ка, Иван Семенович, ты туда. Постарайся взять этого молодца.

— Слушаюсь, государь, — отвечал Куракин. — Постараюсь.

— И еще тебе в подмогу… — Шуйский обвел взором присутствующих, выбирая, кого еще послать. Едва его взгляд остановился на Скопине, тот кивнул головой радостно: меня, меня, мол, пошли. По взгляд царя проследовал дальше и остановился на князе Литвине-Мосальском: —…Вот Василий Федорович будет в подмогу.

— Хорошо, государь, — отвечал Литвин-Мосальский.

— Только следуйте разными дорогами, чтоб не очень население мытарилось.

Когда все разошлись, Скопин-Шуйский спросил с обидой:

— Отчего меня не послал, Василий Иванович?

— Тебе другое дело грядет, Миша.

— Какое?

— Будешь на свадьбе моей посаженым отцом.

— Я?

— Ты. А что? Мала должность посаженым у царя на свадьбе?

— Да я не против, но…

— Вот и договорились, Миша.

Хотел Скопин возразить, мол, какой я «отец», в три раза моложе жениха, но передумал. Еще оскорбится царь за намек на преклонные лета его.

А

пожар потихоньку разгорался. Имя Дмитрия по-прежнему имело притягательную силу не только для обиженных, но и для проходимцев и авантюристов, особенно литовских и польских. В первые же дни явился к нему пан Меховецкий и, назвавшись воеводой, сразу приступил к обучению крестьян воинскому делу. Из Литвы прибыл мозырский хорунжий Будзило. Брат самозванца Гаврила объявил себя царским окольничим и подчинил своей воле всех стародубцев.

Атаман Заруцкий понимал, что с такими ратниками и такой армией, едва насчитывавшей три тысячи, нечего и думать о походе на Москву.

— Государь, если Шуйский двинется на нас, он раздавит нас как котят.

— Что же ты предлагаешь, Иван Мартынович?

— Надо звать казаков, без них мы ничего не сделаем.

— Давай зови, — согласился Дмитрий. И Заруцкий отправился на Дон звать казаков под знамена царевича Дмитрия Ивановича, чудесно спасшегося от происков Шуйского.

Однако и эта трехтысячная армия доставляла немало забот новоявленному царю. Ее надо было не только кормить, но и чем-то занять, а главное — платить ей.

— За что платить-то? — возмущался «царь» на военном совете. — Жрут мой хлеб да еще и денег требуют.

— Так положено, государь, — говорил Меховецкий. — А что касается платы, надо взять какой-нибудь город, отдать им на разграбление, они и заткнутся.

— Верно, — поддержал воеводу хорунжий Будзило.

— Но какой брать-то? Брянск?

— Нет, Брянск мы пока не потянем.

— А что, если Козельск, — предложил Будзило. — Оттуда днями пришел калика перехожий, говорил, что там войска немного. Шуйский всех стянул под Тулу.

— Ну как, воевода? — взглянул «царь» на Меховецкого.

— Я думаю, можно попробовать. Но… но одно главное условие, кроме нас, здесь присутствующих, никто не должен знать, куда мы идем. Да, да. Иначе найдется другой калика перехожий, который донесет козельцам. Мы должны напасть внезапно, только так сможем взять город.

На том и порешили: идти на Козельск, никого не посвящая в цель похода. Брянск обошли стороной от греха подальше и Козельск действительно взяли с ходу, поскольку стража была невелика и не оказала серьезного сопротивления. А узнав, что к ним пришел царевич Дмитрий Иванович, сами открыли ворота. Но добыча не оправдала надежду ратников, поскольку уже до них побывал город в руках воров и царских войск и очищен был с большим старанием.

На обратном пути на полдороге взбунтовалась литва, составлявшая более половины дружины:

— Давай плату, царь!

— Откуда я вам ее возьму? — перетрусил самозванец.

— А зачем звал к себе?

— Я обещаю вам, как только возьмем Москву…

— Ах-га-га-га, — заржали литовцы. — Он возьмет Москву! Ну насмешил.

Подъехал Меховецкий, прикрикнул на развеселившихся ратников:

— А ну кончайте базар, ни черта не воевали, а уж денег захотели.

— А зачем нас звали? — не унималась литва.