Скопин-Шуйский
Шрифт:
— Вы свободны, великая королева, — произнес он, склонясь на колени у стремени коня и протягивая руку ладонью вверх, чтобы помочь Марине вскочить в седло.
— Благодарю, рыцарь, — ответила Марина, едва прикоснувшись ногой к его ладони и легко вскакивая в седло.
Царице казалось сном это неожиданное освобождение, она едва верила себе, что едет сейчас свободная, что ее тюремщики в испуге оставили свои места и, никем не задержанная, она уходит из своей тюрьмы, чтобы вернуться настоящей царицей. В радости освобождения, в гордых мечтах о будущем, она забыла об опасности, угрожавшей на каждом
Улицы были запружены и конными и пешими, и никто не обращал внимания на трех безмолвных всадников, медленно пробиравшихся сторонкой. С упоением слушала Марина восторженные крики толпы в честь царя Димитрия и дикие угрозы Шуйскому. Народ спешил ко дворцу. Постепенно затихали крики, и путь становился свободнее, но тем опаснее. Встречные стрелецкие дозоры внимательно приглядывались к поздним всадникам.
Вышанский заметил это, и сердце его сжалось за царицу. Беглецы направлялись к Калужским воротам, за ними князь мог считать себя и своих спутниц почти в полной безопасности. На дороге там уже никто их не остановит. У самой заставы толпился народ, и вся радость, все оживление Марины разом упало, когда она увидела, что застава закрыта. Она кинула беспомощный взгляд на князя. Князь тоже понял, что через эту заставу из Москвы не выбраться. Все рассчитал он, но забыл об одном, что никто из них троих не говорит по-русски. Произнести же теперь хоть одно слово по-польски значило бы подвергнуть царицу несомненной опасности быть растерзанной озлобленной против поляков толпой.
Князь недолго колебался и повернул коня. Он рассчитывал в крайнем случае найти временное убежище в немецкой слободе, у Фидлера. Но едва они повернули к мосту, как их чуть не сбил вылетевший им навстречу отряд. Впереди ехал, по-видимому, какой-то знатный боярин, судя по костюму и лошади. Заметив перед собой всадников, он круто остановил коня. При лунном свете ясно было видно угрюмое, злобное лицо боярина, и царица в ужасе на одно мгновение закрыла глаза, узнав в нем своего злейшего врага и предателя, Михаила Игнатьевича Татищева.
— Кто вы? — спросил Татищев.
Бежать было некуда. По знаку боярина его люди в одно мгновение окружили кольцом беглецов. Злоба и отчаяние закипели в сердце Вышанского. Он едва сдержал себя, чтобы не выхватить сабли и не уничтожить этого человека. Стараясь заслонить собою царицу, он громко ответил по-польски:
— Мы с посольского двора. Светлейшие послы отправили нас узнать, что происходит на Москве. Пустите нас, вельможный пан, продолжать наш путь.
И с этими словами он двинул вперед своего коня. Марина и Ануся тронулись за ним. Уверенный тон князя, по-видимому, произвел на Татищева впечатление. Он колебался.
Вышанский воспользовался этим минутным колебанием и двинулся вперед. Марина поспешила за ним и нервно дернула за повод своего коня. Горячий конь вздыбился. Окружающие расступились. Царица была искусной наездницей, и ее маленькая рука как стальная держала повода. Она втиснула коню в бока концы своих золотых шпор и ударила шелковой плетью. Непривычный к этому конь сделал прыжок вперед, царица едва усидела в седле, но от сильного толчка упала ее высокая шапка и роскошные волны ее белокурых волос до самого седла окутали стан царицы. Ануся
— О Матерь Божия! — со стоном вырвалось у Марины. Она зашаталась в седле и выпустила поводья. Князь едва успел поддержать ее.
— Мария Юрьевна! — закричал ошеломленный Татищев. — Добро, добро, второй раз не удалось улететь!
Плотным кольцом окружили стрельцы беглецов. Марина уже пришла в себя. Горделивым жестом она подобрала и уложила короной свои волосы. Губы ее были крепко сжаты. Она не проронила ни звука.
Несмотря на свою наглость, Татищев не прибавил ни слова и, обратясь к стрельцам, приказал вести беглецов в их дом. Он не потребовал у них даже оружия, совершенно справедливо думая, что сопротивление с их стороны было бы безумием.
Вышанский ехал рядом с Мариной. Он был совсем убит и считал себя опозоренным, что не мог спасти своей царицы, что он не был ни достаточно осторожен, ни достаточно предусмотрителен, а поступил как ребенок, когда ему было вверено такое сокровище. Деятельный ум Марины усиленно работал.
— Рыцарь, — тихо по-французски обратилась она к князю, и в ее голосе послышалась неукротимая воля, — наши друзья довольно могущественны, чтобы сделать новую попытку спасти меня, но для этого должны спастись вы… Сейчас… — медленно закончила она.
Князь на одно мгновение остановился, низко склонился к гриве коня, как бы делая прощальный поклон царице, потом разом выпрямился и, круто повернув коня, рванулся на ничего не ожидавших стрельцов. Прежде чем они могли опомниться, он ударом сабли сбросил с седла передового, смял конем следующего и прорвался через кольцо.
— Держи! Держи! — раздались крики опомнившихся стрельцов.
— Лови его, лови! — в исступлении кричал Татищев, выхватывая пистолет. Он выстрелил в князя. Марине показалось, что князь слегка покачнулся в седле, но сейчас же он обернулся и погрозил саблей.
Человек десять стрельцов бросились за ним. Но князь скрылся уже за поворотом к реке, и скоро замер стук копыт… Ануся тихо плакала, Марина шептала про себя молитвы…
XIII
Последствия взрыва были ужасны. До сорока домов и лавок были обращены в развалины. Свыше ста человек погибло под этими развалинами. На возбужденный народ успокаивающе подействовало то участие, которое проявили княжна Буйносова и боярышня Головина. Они открыли свои дома для всех обездоленных этим несчастием и щедрой рукой помогали разоренным.
Пожертвовал под влиянием невесты и сам царь значительные суммы, даром велел отпустить материалы для постройки новых домов и лавок и произвел строгий сыск. Но сыск не обнаружил виновных. Находя опасным пребывание в Москве бывшей царицы, царь приказал ее и отца со всей свитой сослать в Ярославль.
Сияющий и радостный ходил Скопин. Словно крылья вырастали у него. Вера в победу, вера в свою родину так и горела в каждом слове его. И это чувство, чувство гордой непобедимости, передавалось всем окружающим и зажигало народные массы. С той минуты, как он от имени царя объявил поход и сказал, что сам поведет рать, появление его на улицах и площадях Москвы приветствовалось восторженными кликами.