Скрип на лестнице
Шрифт:
– Стало быть, в тюрьму сядет одна Ауса, – сказала Эльма и уселась. Конечно, ей было жаль пожилую женщину. То, что ей пришлось вынести, было несправедливо. И все же в том, что сейчас двое маленьких мальчиков остались без матери, была виновна именно она – и это тоже было несправедливо.
– Наверное, ее к шестнадцати годам приговорят. Тогда она освободится, когда отсидит десять лет или того меньше, – сказал Сайвар.
Эльма кивнула. Она знала, что рассуждать об этом дальше смысла нет. Все, кто мог ответить на ее вопросы, либо мертвы, либо отказываются нарушать молчание. Она вздохнула и продолжила смотреть на снежинки, допивая кофе.
– Сегодня вечером я ничего не имею против
Магнея погладила Бьяртни по широким плечам. Он сидел на краю дивана, наклонившись вперед, спрятав лицо в ладонях. День как-то затянулся. Магнея сама толком не понимала как. Секунды медленно ползли, превращались в минуты, а потом в часы, в которые все стояло неподвижно. И вот настал вечер. Темнота снаружи окружила их большой дом. Она не могла дождаться, когда этот дом наполнится детским смехом. Когда в послеобеденное время будут другие занятия, кроме как сидеть и ждать – а именно на это они сегодня потратили весь день. Хуже всего было, что она сама не могла понять, чего ждет. И все же Магнея играла роль любящей жены – поддержки и опоры, хотя у нее сил было так мало, что больше всего ей хотелось лечь в кровать. Порой ей приходилось садиться на собственные руки, чтобы не было видно, как они дрожат.
Вдруг зазвонил телефон. Бьяртни ответил так быстро, что звон слышался лишь миг. Он встал и отошел в сторону – Магнея этой его привычки терпеть не могла. Что там такое было, чего ей нельзя слышать? Но она ничего не сказала, лишь терпеливо ждала, когда он вернется.
– Папа очнулся, – возвестил он. Его плечи опустились, и он снова рухнул на диван.
Магнея села рядом с мужем и обняла его. Бьяртни прислонился к ней и закрыл глаза.
– Она заслуживала смерти, – прошептал он. – Элисабет убила мою сестру. Это из-за нее Сара погибла, а она столько лет об этом молчала. Можешь вообразить что-нибудь хуже?
– О чем ты? – Магнея с ужасом посмотрела на него.
– Хёрд мне все рассказал, – ответил он. – Это была причина, по которой мама наехала на ту женщину. Когда она услышала, что произошло с Сарой, у нее просто мозги переклинило. А еще ей вроде прислали какие-то фотографии Сары. И судя по этим фотографиям, над ней кто-то совершил насилие, и мама каким-то образом решила, что это папа… – И тут он как будто сдулся. Он начал беззвучно сотрясаться и крепче обнял ее, словно маленький ребенок, ищущий утешения у матери. – Папа все отрицает, а я больше не знаю, чему вообще верить. Не знаю, что за хрень происходит!
– Успокойся, милый, – прошептала Магнея и поцеловала его в лоб. Она никогда не видела его в таком состоянии. Сама она часто плакала, ее захлестывали эмоции – а Бьяртни нет. – Это все в прошлом, не стоит об этом больше думать. – Она взяла его руку и приложила к своему животу. – А вот здесь будущее, Бьяртни. Оно у нас здесь.
Бьяртни поднял голову и посмотрел на нее. Его глаза были красными, но сухими, и он улыбался слабой улыбкой. Он погладил ее по животу, и Магнея почувствовала, что расслабляется. Она улыбнулась и поцеловала его – на этот раз в губы. Дрожь медленно, но верно стала уходить из тела. Это все скоро закончится, и скоро она снова сможет дышать.
Больше ей не придется бояться.
Ей даже не выделили отдельной палаты. Ее койка была в большом помещении на четвертом этаже больницы, и от соседей ее отделяла лишь тонкая занавеска.
Рано поутру Аусдис вышла. Прокралась вон незаметно для Тоумаса. Ей было неимоверно стыдно. Она нашла фотографии. Она поняла, что произошло. Что он сделал.
Однако Аусдис не понимала, что случилось
– Смотри: лев. А как разговаривает лев? – раздавался женский голос из-за занавески. Маленький ребенок громко зарычал, и голос ласково унял его. – Да, милый, правильно! А вот смотри: слон. Как делает слон? – И оба засмеялись.
Аусдис лежала тихо-тихо, и по ее щеке почему-то покатилась слеза. Она просунула руку под больничную футболку и положила ладонь на живот. Может, она все придумала, но ей казалось: она там что-то ощущает. В ее руку заструилось тепло. Она закрыла глаза и попыталась забыть, где находится. Ей придется на это пойти. Она не может родить от него. Не может.
Она потянулась за маленькой сумочкой, лежащей рядом. Наверное, в сотый раз пощупала деньги. Они все еще там. Эти деньги она украла у Тоумаса. Он и не подозревал, что ей известен его тайник со всеми теми деньгами, которые не должны дойти до банка. Она понимала: как скоро он хватится денег – лишь вопрос времени. Но она надеялась, что к тому моменту будет уже далеко. Она улыбнулась этой мысли и снова посмотрела на имейл в своем телефоне, как бы для того, чтобы убедиться, что все это правда. Письмо с подтверждением было на месте: билет в один конец в Германию на сегодняшний вечер. Она попытается переломить себя и совершить запланированное, и, если надо, принять сильное обезболивающее.
Она не знала, отчего выбрала Германию. Наверное, потому что хорошо умела говорить по-немецки. Это было единственное, что связывало ее с этой страной: она знала язык. Там ее никто не ждал – но уже сама мысль о поездке радовала ее. Ее денег хватит, чтобы какое-то время пожить в дешевой гостинице, пока не найдет работу. А позже она могла и квартиру снять.
– Ты готова? – спросила медсестра, принявшая ее с утра. Тогда она задала ей массу вопросов – таких, на которые ей было неприятно отвечать, и с каждой секундой комок у нее в горле становился все больше. Да, она знает, кто отец. Нет, раньше у нее беременностей не было. Она явно уже на втором-третьем месяце.
Она кивнула головой и шмыгнула носом. Голоса за занавеской умолкли. Наверное, ребенок сейчас заснул, и в объятьях матери ему спокойно. Медсестра как будто заметила, что она колеблется. Она испытующе посмотрела на нее.
– Ты уверена? – спросила она.
Аусдис собралась отвечать, но слова застряли в горле, и она помотала головой. Не успела медсестра сказать еще что-нибудь, как девушка уже умчалась. Она надела верхнюю одежду поверх больничных вещей и выбежала вон.
Она больше не плакала. Облегчение, которое она испытала, оказавшись на улице, было настолько велико, что ей казалось – она почти парит над землей. Они же могли предпринять это и вдвоем. Конечно могли! Вместе жить в новой стране: она и та жизнь, что сейчас росла внутри нее. Она могла бы дать ей достойное существование. Лучше, чем когда-нибудь было у нее самой.