Скрипка Льва
Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Я была на месте, когда солнце уже садилось, и посетители из переполненных баров перемещались на широкие площади, чтобы не спеша наслаждаться Аперолем цвета заката. Ателье скрипичных мастеров на узких улочках были уже закрыты, но в их окнах было выставлено множество инструментов, роскошный золотисто-коричневый лак которых отражал последние лучи солнца. Я ехала на велосипеде, который был стар, хром, и звучно дребезжал на брусчатке улиц. Велосипед принадлежал хозяйке дома, где я поселилась в Кремоне, у него была сломана корзина и не работал звонок; ни цепь, ни шестеренки не были смазаны, но он, тем не менее, не спеша катил меня по городу, вот только его скрипучий голос сопровождал каждый поворот педалей. Был час пик, и меня уже обогнал монах-францисканец, крутящий педали с безумной скоростью, а потом женщина с маленьким спаниелем, крепко спящим в корзинке на руле. Любой, кто видел, как я останавливалась, чтобы заглянуть в окно каждой скрипичной мастерской, попадавшейся на моем пути, мог бы подумать, что я приехала в Кремону, чтобы купить скрипку. Но единственная скрипка, которую я была бы не прочь приобрести, была сделана из шоколада, и видела я её в пастичерии недалеко от кафедрального собора. Мне не нужен был новый инструмент - мне хотелось узнать больше о старом. Я приехала в Кремону, чтобы посмотреть, где началась жизнь скрипки Льва. К тому времени я уже знала кое-что об истории скрипичного дела. В старых книгах этот городок обычно называли местом, где было переосмыслено ремесло создания скрипок - старомодные примитивные скрипки, звучавшие по всей Европе, превратились в сложные инструменты, которые мы слышим сегодня. Теперь, когда я ехала по узким улочкам, меня осенило, что Кремона стала не только началом истории скрипки Льва: пребывание там переносило меня в начало истории каждой великой итальянской скрипки, когда бы она ни была создана.
Ателье мастеров, или боттега, были повсюду, но не все были доступны прямо с улиц. Когда я увидела рекламу скрипки, свисающую с балкона второго этажа, я поняла, что это слишком просто – изучать только ярко освещенные витрины. Я прислонила свой велосипед к куче таких же и начала внимательно изучать медные таблички у больших входных дверей, чтобы найти имена скрипичных мастеров, мастерские которых прятались внутри палаццо вдоль Корсо - главной улицы. Затем я прижималась лицом к пыльным окнам, открывая для себя мастерские, скрывающиеся в маленьких двориках. Я даже проскользнула через заднюю дверь бара и обнаружила мастерскую, хитроумно спрятанную под каскадом вьющихся глициний в дальнем конце двора.
Мастера, которым повезло работать в ателье, выходящих прямо на улицы, демонстрировали богатое воображение в оформлении своих витрин. Кто-то сохранял дух золотой эры скрипичного дела Кремоны, превратив свои окна в гостиные начала восемнадцатого века, где скрипки, расположившиеся в позолоченных креслах, вели беседу с пухлыми херувимами, пристроившимися на пьедесталах между ними. Кто-то выставил свои инструменты рядом с антикварными аптекарскими сосудами, по-видимому, содержащими тайные ингредиенты, с шестнадцатого века используемые в Кремоне для изготовления скрипичного лака. А некоторые просто заполнили все доступное пространство деталями инструмента – как в анатомическом музее, вместо полной скрипки, виолончели или альта, вы видели только бледный изгиб её некрашеной деки или красивые завитки, наполовину вырезанную спинку, окруженную инструментами, или просто россыпь бледных деревянных стружек. Ни одна мастерская не была похожа на другую, но все они отражали традицию, восходящую к Андреа Амати и к самой первой главе истории современной лютерии, начинающейся в середине шестнадцатого века. Лютерия, или liuteria — это искусство изготовления струнных инструментов любого типа. В итальянском или английском языке это слово хранит память о тех временах, когда большинство таких инструментов называли лютнями на любом из европейских языков. Мне всегда нравилась итальянская привычка переносить названия тех древних ремесел на современные профессии. Стрижка в Италии — это посещение перрукерии, которая в старые времена позаботилась бы о вашем перруке, то есть парике, а в случае дорожной аварии последует счет от каррозьера, то есть каретного мастера, но за ремонт кузова вашего автомобиля, а не вашей повозки или кареты.
Рано проснувшись после первой ночи в Кремоне, я поехала на хозяйкином велосипеде в центр города по узким улочкам, зажатым облупившимися розовыми и охристыми стенами дворцов, укрытыми ветвями жасмина, который спадал с балконов вторых этажей и погружал все в дурман своего густого аромата. Я читала, что большинство свадеб в Кремоне происходят между людьми, которые прожили в городе всю свою жизнь, и в то утро я отчетливо понимала, почему они, скорее всего, никогда не захотят покинуть это прекрасное место [1] .
1
David Gilmour, The Pursuit of Italy: A History of a Land, Its Regions and Their Peoples, Allen Lane, 2011, p. 397.
Скрипки и их культура, казалось, заполняли Кремону на всех уровнях. Museo del Violino на площади Гульельмо Маркони наглядно представлял историю инструментов, а рядом в магазинах были сложены в крестообразные стопки бруски горного клена и альпийской ели, из которых инструменты были сделаны. Когда я взяла кленовую заготовку, она поймала утренний свет и явила свои размытые тигровые полосы. А стопка еловых брусков переливалась разными оттенками золотого от того, что срезанная ель под действием солнечных лучей «загорает так же, как и мы» – объяснил владелец одного из этих необычных магазинов. Наряду с такими, торгующими материалами для изготовления скрипок, были магазины с инструментами для их изготовления, магазины, торгующие ингредиентами для лака, ну и, конечно же, сувенирные лавки, полные книг по истории скрипок, кухонных полотенец с изображениями скрипок, магнитов и брелоков. Посетители pasticceria на Виа Сольферино могли выбирать между скрипками из белого шоколада (как бы без лака) или из темного шоколада (уже с лаком). И как будто скрипкам ещё не уделилось достаточно внимания, улицы, по которым я ехала на велосипеде, пересекая площадь Страдивари, носили имена Андре или Николо Амати, Гварнери дель Джезу или Карло Бергонци - в честь величайших скрипичных мастеров Кремоны,
Тема была продолжена в тот же вечер, когда я ужинала в Ceruti, ресторане, названном в честь одного из последних представителей славного поколения городских скрипачей восемнадцатого века. Я была единственной, кто заказал марубини, пасту, история которой была такая же длинная, как у самых старых скрипок Кремоны – именно в шестнадцатом веке её стали начинять мясом и подавать в миске с бульоном. В тот вечер в Ceruti мне приготовили марубини с удивительно вкусной начинкой из тыквы, а ещё подали амаретти.
Если вы что-нибудь знаете о старых инструментах, то сочтете меня несообразительной из-за того, что я не сфотографировала скрипку Льва перед поездкой в Кремону. Так же, как хороший орнитолог определит вид птицы по только ей присущему оперению, так и мастера Кремоны могут с первого взгляда идентифицировать большинство кремонских инструментов по цвету лака и деталям резьбы.
Однако меня уже интересовала не столько сама скрипка Льва, сколько я хотела вернуться к её истокам и узнать о мастерах, изменивших историю скрипки и небольшого города на берегу реки По, превратив свой город во всемирную легенду, до сих пор способную притягивать музыкантов и торговцев инструментами со всего мира. Кремону часто называют местом рождения современной скрипки, но в Музее Скрипок я обнаружила, что его хранители используют гораздо менее категоричные выражения. Они дипломатично описали скрипку и как продукт гения Андреа Амати, и как логическое завершение медленного процесса эволюции, которая совершалась одновременно во многих местах. Когда Амати приступил к работе в Кремоне, уже творили другие мастера-новаторы в Брешии, в немецком городе Фюссен, и в Польше, и в Богемии.
Умей мы анализировать ДНК инструментов, в современной скрипке Амати нашли бы гены трех разных инструментов. Первой была бы violetta, старомодный струнный инструмент. Violetta начиналась как грубая штуковина, сколоченная из планок, с пятью струнами, которые лежали прямо на грифе и могли использоваться только для игры аккордами. На виолетте играли на улицах Италии еще во времена Средневековья, под её пронзительный голос и задававший ритм аккорды танцевали на пустырях, в сараях и на площадях. Другими предками скрипки были ребек с грушевидным массивным корпусом и лира да браччо с двумя басовыми струнами. Особенности этих трех инструментов в Италии соединились во множестве скрипок, альтов и виолончелей задолго до появления Амати. Если вам когда-нибудь представится возможность поехать в Саронно в Ломбардии, вы найдете изображение целого семейства струнных инструментов, написанное незадолго до того, как Амати приступил к работе. Они – яркая деталь фрески в куполе собора, написанной Гауденцио Феррари в 1535 году. Художник изобразил оркестр ангелов, но в отличие от старомодных небесных созданий, которые могли играть только на ребеках и лютнях, эти ангелы, написанные художником, играли уже на виолончелях, альтах и скрипках. Феррари сам играл на струнных инструментах, поэтому, хотя не мог не знать, что прихожане, разглядывавшие купол снизу, никогда не увидят мельчайших деталей фрески, изобразил инструменты с фотографической точностью. Инструменты запечатлены на предпоследнем этапе их долгой эволюции, уже с узкой талией, перекрывающимися краями, изогнутыми верхней и нижней деками, унаследованными от lira da braccio, а также боковыми колками для настройки, которые они унаследовали от ребека. Эти инструменты уже намного сложнее, чем виолетта, поскольку с конца пятнадцатого века мастера использовали вместо гвоздей клей, чтобы скрепить детали, которые теперь могли относительно свободно двигаться, не расслаиваясь и не трескаясь по швам. И уже к 1530 году мастера начали фигурно выстрагивать из дерева верхнюю и нижнюю деки, чтобы сделать свои скрипки более тонкими и гибкими, а внутри между ними помещали вертикальную распорку, что делало инструменты прочнее и позволяло полнее передавать звучание струн между верхней и нижней поверхностями. Эти нововведения сделали скрипку более чувствительной к движению пальцев исполнителя, придав ей благородный певучий тон, который сильно отличался от грубоватых голосов ее предков. И все же это ещё не было концом пути, потому что созданный Феррари портрет семейства струнных инструментов запечатлел только их частичное сходство с «потомками» накануне полного перерождения в Кремоне.
Амати открыл свою мастерскую в суровые дни испанского правления, во время «самой темной ночи» Ломбардии, по словам Стендаля, когда власть церкви была непоколебимой, а монахи внушали людям, «что учиться читать, да и вообще учиться чему-либо, было непростительной тратой времени» [2] . Тем не менее, город всегда притягивал художников, ремесленников и торговцев, которые использовали реку По и её притоки в качестве торговых путей. Его музыкальная культура подпитывалась любовью к частным концертам, или accademie, которые регулярно проводились во дворцах богатых семей, готовых платить композиторам и музыкантам достойные гонорары за такие развлечения. В других итальянских городах вы так привыкаете видеть статуи Гарибальди или короля Виктора Эмануэля Второго, что даже не утруждаете себя чтением надписей на постаментах под ними. В Кремоне всё не так. Здешние края рождали талантливых музыкантов и композиторов, а её площади осеняют монументы представителей яркой плеяды местных талантов. Напоминания о Клаудио Монтеверди можно встретить по всему городу. Родившись здесь в 1567 году, он стал величайшим композитором своего поколения. Когда Монтеверди был ребенком, Андреа Амати еще создавал свои скрипки, и не может быть совпадением, что он стал одновременно и скрипачом, и одним из первых в Европе композиторов, писавшим музыку специально для инструментов, которые звучали и обсуждались все его детство.
2
Стендаль, Пармская обитель.
Центр города, должно быть, выглядел при жизни Амати так же, как сегодня. Великолепные романский собор и баптистерий стояли здесь с двенадцатого века, а восьмиугольная колокольня, известная уже во времена Амати как Торраццо, была построена в тринадцатом веке. Просторные площади, которые я пересекала на велосипеде, к тому времени уже существовали, как и элегантные дворцы эпохи Возрождения, выстроившиеся вдоль улиц; цвета их окрашенных стен уже тогда хорошо сочетались с выветрившимся кирпичом и бледным мрамором более старых зданий. Хотя этот общий колорит жизни Андреа Амати сохранился и сейчас, мы всматриваемся в детали, когда дело доходит до предыстории призрачной фигуры великого гения лютерии. Некто по имени Андреа профессии «мастер инструментов» всплывает в городской переписи 1526 года, но можем ли мы быть уверены, что это действительно был Андреа Амати? Увы, не можем. Однако уже полное его имя появляется в местных архивах в 1539 году, когда он снимал дом в городском приходе Сан-Фаустино, и мы точно знаем, что он жил и работал там до конца своей жизни и что семья его владела этим домом на протяжении последующих двухсот лет.