Скверна
Шрифт:
– Я троих срубил, – хрипло ответил парень.
– Троих… – сплюнул Моллис, глядя, как его выжившие моряки высматривают среди трупов тела своих братьев. – Осмотри каждого из чужаков. Чтобы ни монеты не ушло на дно из их поясов… Если кто-то из ребят нахлебался крови выше горла, надо собрать отпускные… А там… – капитан посмотрел на галеру, которая все еще возвышалась на четыре локтя над палубой «Белого», – а там, мне кажется, вовсе ничего нужного нам нет. А если есть, я в эту мерзость не ходок.
– Я посмотрю, – попробовал шагнуть вперед Игнис, но едва не упал, потому что тела вокруг него лежали в два слоя.
– Смотри, но не медли, – скривил губы Моллис. – Ты, парень, конечно, не Син, но столь же полезен. Как выяснилось. Будь осторожнее.
– Я с ним пойду, – вызвался Шиару.
– Руку сначала перетяни, дурень! – вздохнул Моллис.
На палубе галеры не было ни единой живой души. Валялось с полсотни трупов, большая часть которых успела вздуться, а значит, лежала так уже с неделю. Шиару выворотило наизнанку почти сразу, а когда Игнис шагнул к палубной надстройке, чернокожий воин опустился на колени.
– Что это? – испуганно прошептал он.
– Даку, – ответил Игнис.
У одного из вздувшихся трупов была почти собачья морда.
– Так они не выдумка? – стал бледным, как пепел, Шиару.
– Как видишь, – отозвался Игнис, которому каждый шаг к галерной рубке давался с трудом. – Возьми у него меч. Все лучше, чем поделка в ножнах Шупы.
– Не могу дальше, – вовсе скрутило Шиару, когда он сорвал меч с трупа. – Что это?
– Магия, – прошептал Игнис, которому приходилось закрываться изо всех сил. Глухая ненависть рождалась в груди, ужас хватал за колени. Столь сильный ужас, что даже мысль развернуться, поднять меч, пойти на остатки команды «Белого» и рубить без передыха казалась спасительной.
Игнис перешагнул через один труп, через другой. Обошел рубку и приблизился ко входу в трюм. Широкая лестница, уходящая в полумрак, как будто была не сколочена из жердей и досок, а выращена. Бугрились узловатые корни-перила. Ветвились доски ступеней. Зеленели листьями на выстреливших сучьях резные столбы. Магия стояла в воздухе, но здесь, ближе к сумраку, она уже не возбуждала ненависть и ужас. Она сама была ненавистью и ужасом.
Трюм был пуст. Игнис постоял несколько секунд, ожидая, когда глаза его привыкнут к сумраку, а потом разглядел пустоту впереди и цепи, которые тянулись через нее.
В середине трюма на цепи была подвешена клетка размером четыре локтя на три. Еще одна цепь крепила клетку ко дну галеры. Остальные цепи тянулись к бортам. Все они были оплетены черными погаными корнями, которые, впрочем, тянулись не от клетки, а к ней и не достигли ее лишь на несколько локтей. Игнис с гримасой вдохнул запах гнили и испражнений и медленно пошел по дощатому настилу вперед. Изогнутые корнями доски были и здесь, и, кажется, кое-где в их узлах угадывались человеческие останки. Что же за чудище содержалось в этой клетке, если его магия все еще не рассеялась? Что за тряпье лежит на ее дне?
– Кто ты? – раздался едва слышный голосок.
Игнис замер. Тряпье шевельнулось, из него блеснули два глаза, затем проявилось худое девичье лицо в копне грязных волос.
– Я принц Лаписа, – нашелся Игнис. – Сын короля Тотуса Тотума. Ваш корабль напал на наш. Но нам удалось отбиться. А ты кто?
– Что у тебя в груди? – последовал другой вопрос.
– В груди? – Игнис прижал ладонь к груди, посмотрел на себя. – Сердце, я полагаю?
– Не только сердце, – был ответ. – А какое сегодня число?
– Середина лета, – ответил Игнис. – Самая середина.
– Много времени, – донеслось чуть слышно. – Прошло много времени. Месяц? Два месяца? Или меньше? Не помню… Есть хочу. Очень хочу есть…
– Надеюсь… – Игнис кашлянул. – Надеюсь, ты питаешься не человечиной?
– Нет, – в ее голосе как будто послышались слезы. – Я хочу молока… Боги, какое может быть молоко в море? Хочу слабого вина. Или просто воды. Воды хочу. Пить. И есть. Все, что угодно. Хлеб, сыр, мясо, овощи. Все.
– Ты можешь снять эту магию? – махнул рукой Игнис, как будто попытался развеять охватившую его пелену.
– Уже нет, – призналась она. – Этот корабль придется сжечь. Я хочу есть. Там, на палубе, должен быть даку. Это человек с головой пса или гиены, не знаю. У него на поясе ключи от моей клетки. Открой ее, я не могу так больше. Я уже два месяца хожу под себя! Я уже два месяца ем отбросы и помои, которые льют на меня с палубы.
Так и было. Из отверстия в палубе на пленницу падал рассеянный свет.
– Что ты сделала с ними? – спросил Игнис. – Что это за магия? Ты лишила их разума?
– Нет, – она уже шептала. – Они все сделали сами. Я только пролила свою кровь и разрешила дереву слушать и впитывать. Корабль сам извлек из них их ненависть и их ужас и напитался им от киля до кончика мачты… Больше он не слышит меня. Теперь он стал страшнее, чем были они. Корабль лишил их разума. Он сам безумен. Его нужно сжечь…
Глава 3
Вермис
К середине лета Шуманза выгорела полностью, но запах мертвечины не стал слабее. Отряд в сотню пригнанных из Иевуса иури прочесывал развалины и окрестности, выгребал останки несчастных и сбрасывал их в реку. Та сопротивлялась всеми силами; прибивала мертвых к берегам, накапливала горы гниющей плоти на отмелях, пока, наконец, не заполнила трупами русло севернее Шуманзы, близ древних развалин, и не разлилась болотом разложения и смерти. А потом подул северный ветер, забил ноздри тленом и сделал пребывание в лагере на холмах близ дымящихся руин вовсе невыносимым. Иури вскоре от непосильной работы перемерли, а со стороны руин полетели толстые и жирные могильные мухи. Только тогда войско свеев, вентов и антов зашевелилось. Начали сниматься шатры, вьючиться лошади. Одно было непонятно: куда идти дальше? Или настала пора распустить с таким трудом взнузданные орды? Тогда зачем так тщательно делилась добыча и отправлялась со специальными обозами на север в свейские деревни, на восток в антские, на запад – в вентские? Значит, война должна была продолжиться, несмотря на щедрую добычу из Иевуса и Шуманзы? Когда еще морские разбойники умудрялись взять хоть одну анкидскую столицу? И вот, пожалуйста, Иевус разграблен, Шуманза сожжена, великаны рефаимы взмолились о пощаде, попрятались в горных пещерах, недостойные прайды, подчиняющиеся женщинам, перегораживают горные перевалы, Касаду спешно собирает войско, трясется от страха, жаждет союза с вечным соперником – Махру. Аббуту замерла от ужаса, жмется к Тимору и Обстинару, ведь последние вроде бы стали частью Великого Ардууса? Что это за величие такое, не подтвержденное ни былой, ни настоящей славой, если только не о богатствах Ардууса и Эбаббара идет речь? Тогда да, войска под управлением твердого, словно камень, выбритого наголо вента Слагсмала и веселого и страшного свея Джофала готовы признать это величие и покуситься на него, потому что именно свеи, венты и анты заслужили право называться великими, сначала под стенами Иевуса, а потом и под стенами Шуманзы! Отчего же тогда молчат вожди? Отчего хмурятся тысячники и сотники? Или мало почти трехсот тысяч северных воинов, чтобы сковырнуть вирские крепости, все эти атерские бастионы? Разве хоть одна из их крепостей сравнится с древним Иевусом?
Протестов не было, но шепот понемногу обращался ропотом. Советы вождей не собирались, ведь не считать же советами вечерние застолья у бочонка крепкого пития? Но не собирались не потому, что вожди перестали управлять собственными ордами, нет. Их было слишком много, ведь давно известно, что каждая свейская деревня в пять-десять больших домов давала не одного вождя, а нескольких. И если бы не войны, драки, вино и свирепое море, то вождей в тех деревнях было бы больше, чем простых воинов. Но и тех, что оставались, хватало, да только почти все они стали сотниками, мало кто мог набрать воинов для личной тысячи. Но и из тех, кто набрал, – вначале не каждый был готов подчиниться требованиям мастеров, правивших войсками по десять тысяч клинков. Однако как-то так вышло, что уже за первые месяцы строптивцы погибли. Кто получил стрелу в спину, верно, повернулся к врагу не той стороной, кто отравился грязной водой или кислым вином, кто сгорел от неизвестной болезни. А те, кто не был строптивцем, неожиданно для себя познали и хмель победы, и блеск добычи.