Скверные истории Пети Камнева
Шрифт:
Вспоминая все это, я удивлялся самому себе. Больше всего меня озадачивал тот факт, что это не Петя мне остается благодарен, но я сам, услужая ему, чувствую нечто похожее на благодарность. И я решил, что это во мне проявляется женская сторона характера, которая есть, говорят, у каждого мужчины. Нужно было бы обсудить на досуге с самим Петей эту тему…
Я все это имел случай вспомнить, потому что история с Надей отнюдь не кончилась тем вечером, когда Варвара забрала ее к себе. Рано утром мы встали, наспех выпили чаю, Петя подхватил уже собранный чемодан и машинку, мы спустились вниз. Нам предстояло доехать до станции метро, потом в метро сделать пересадку
Юго-Западной: оттуда шел во Внуково прямой автобус… Надю, аккуратно перебинтованную, мы заметили только уже у входа в метро.
Видно, она дожидалась у подъезда и принялась нас преследовать. В вагоне она уселась прямо напротив нас, пожирая Петю глазами. Тот ерзал, делал вид, что не замечает девушку, обращался ко мне как бы непринужденно. У него стал подергиваться глаз. Когда мы делали пересадку на станции Площадь Свердлова, у нас был шанс затеряться в толпе при переходе, и в какой-то момент казалось – мы оторвались.
Но не тут-то было: в тесно набитом вагоне я вскоре опять заметил ее.
После Парка культуры народ схлынул, и оказалось, что Надя опять сидит напротив как ни в чем не бывало, и было чувство, что нас преследует привидение. Мы старались не обращать на нее внимание. В конце концов нет у нее билета на самолет до Симферополя, буркнул побледневший Петя. Поезд остановился на метромосту, на Ленинских горах. И тут произошло невероятное: мы и глазом не успели моргнуть, как Надя подошла к нам, легко подхватила Петин чемодан, стоявший на полу, и выскользнула с ним на перрон. И двери вагона сомкнулись, а поезд устремился в тоннель.
На станции Университет мы пришли в себя. Так, сказал Петя, обретя свою привычную предприимчивость, она живет в общежитии, в
Доме аспиранта и студента на Вернадского, она как-то приглашала меня туда на день рождения. И Петя изложил целый план отлова своего чемодана. Сумасшедшие очень хитры, но чемодан тяжелый. Он поедет в ближайшую кассу Аэрофлота и поменяет билет на вечер, я же должен выйти на станции метро Проспект Вернадского и подстеречь воровку там, отобрать у нее чемодан и ждать Петю. Так и сделали. У меня, правда, было подозрение, что она может пересесть в такси, но Петя уверенно сказал, что на такси у нее нет денег. И оказался прав: едва
Петя уехал в центр, я вышел на Проспекте Вернадского, и уже на следующем поезде туда приехала Надя. Но, едва я подступил к ней, как она уселась на чемодан и громко завопила:
– Помогите!
Проклиная Петю с его любвеобильностью, понимая, что не могу отобрать чемодан у бедной девушки при людях и не желая оказаться в околотке, я отпустил ее, заметив лишь, каким выходом она воспользовалась, и стал ждать Петю. Удивительная вещь: вчера вечером он затравленно переживал осаду, но теперь был в самом наступательном настроении. Я ее побью, сказал он, едва понял, что чемодан я упустил. И мы бросились в погоню – искать ее в общежитии. Дальше все было делом техники. Мы обнаружили ее в ее же комнате: она пугливо жалась в угол кровати, кутаясь в одеяло, и по щекам ее текли редкие слезы.
Кажется, теперь она и сама испугалась. Петя глядел строго и грозно.
Девушка быстро созналась, что чемодан – в соседней комнате у подружки под кроватью. Чемодан был извлечен.
– Открывала? – спросил Петя тоном следователя. – Если пропала бутылка виски в дорогу – задушу.
– Не открывала я, – запричитала бедная Надя, дрожа и крестясь, – ей-Богу.
– Замки целы, – сказал Петя, – пошли.
Но тут Петя сделал жест, которого я от него не ожидал: он подошел к кровати и погладил Надю по голове. Он провел ладонью по ее мокрой от слез щеке. И пробормотал что-то вроде может, ты и права, и надо хоть иногда себе потакать…
– Я твой должник, – сказал Петя уже на улице. Мне бы послать его по матери, но я лишь поцеловал Петю на дорожку.
После обыска нужно проветрить помещение
Все, так сказать, жертвы Петиных страстей – так, во всяком случае, подавали дело строгие дамы, наблюдавшие не без раздражения и доли ханжества Петину жизнь со стороны, – лишившись рано или поздно
Петиных объятий, отнюдь не гибли от растоптанной любви, но отлично устраивались, выходили замуж и рожали детей, испытывая к бывшему мужу ли, любовнику ли скорее благодарность. Вышла замуж Мяйле, став матерью двух прелестных малышей, вышла замуж Татьяна и тоже родила двоих девочек. Быть может, не так складно пошла жизнь у Иры, она выходила после Пети замуж трижды, но всё у нее не ладилось, все ей казались пресноваты. Вот и эта история, которую я сейчас расскажу, закончилась для девушки Али, по домашнему имени – Татарин, самым распрекрасным образом: она, бросив ради Пети жениха, потом вышла замуж за краснодеревщика, по тогдашним меркам, состоятельного человека, и родила целых четверых татарчат.
Их роман с Петей развивался достаточно драматично и страстно, не без доли цыганщины. Эта самая Алечка действительно была татаркой – подружкой Лизы. Обстоятельства ее возникновения в семействе Камневых были экстравагантны. У Лизы появился не совсем обычный поклонник: верующий иудей с пейсами, при этом генеральский внук, – несмотря на тихий полуофициальный антисемитизм, в советской армии были даже и генералы-евреи. В те годы, как и в другие периоды истории, золотая молодежь искала себя. Так, Лизин приятель на первом курсе отметился тем, что в компании таких же, как сам, обкуренных балбесов из состоятельных семей срывал на улице Горького красные первомайские флаги. Но был отмазан, как тогда говорили, дедушкой-генералом, хотя ему светила если не колония, то армия точно. Не найдя себя на почве антисоветского флагоборчества, юноша возмечтал о Палестине. И чем талмудистская вера хуже с точки зрения духовных исканий, скажем, буддистской? Не говоря уж о том, что в те годы во Внутреннюю
Монголию по туристической путевке было никак не попасть, и в Тибет по вызову тети не пускали.
У этого юноши оказался товарищ по кружку подпольного изучения иврита, со школьной скамьи имевший невесту, эту самую стройную и худенькую татарку с прелестной порочно-застенчивой улыбкой: она тоже собиралась вместе с суженым отбыть не сегодня завтра в страну обетованную. И тоже учила иврит, каковое учение ей, закоренелой троечнице, давалось трудно. Она и Лиза, познакомившись таким образм, подружились.
Дальнейшие события мне известны в пересказе Лизы. Летом Елена
Петровна на пару со старинной своей ленинградской подругой, женой коллеги мужа, сняла милейшую дачку в Усть-Нарве, старинном ганзейском курорте на территории Эстонии, с дореволюционным еще деревянным вокзалом в прибалтийских белого песка дюнах, с надгробным камнем Игоря Северянина у дороги, с целым дачным поселком, принадлежавшим некогда джаз-банду Утесова. Кто там бывал, тот помнит, что городок стоит по левую сторону устья Нарвы, при впадении ее в Финский залив. А на другой стороне реки жилья нет, но густится сосновый бор с маслятами. Именно обилие грибов в то лето, по мнению Лизы, и изменило так круто личную жизнь ее подруги Алечки по прозвищу Татарин.