Скверный маркиз
Шрифт:
В каком-то полузабытье она лихорадочно побросала в сумку свой стихотворный томик, одно нарядное платье, два-три предмета с туалетного столика и решительно вышла из спальни. Пройдя узкими коридорами, она тихо стала спускаться по лестнице вниз, в ту часть здания, где жили слуги. Здесь ей никто не встретился, коридоры и комнаты словно вымерли — почти весь штат прислуги был уже в церкви Святого Георгия, на предназначенных для них местах: всем хотелось поприсутствовать на свадьбе хозяина, насладиться созерцанием пышного зрелища и вкусить от этого лакомого удовольствия.
Ландо уже подали. Орелию никто не заметил. Сказав кучеру,
— Господи, пожалуйста, — взмолилась она, — что бы ни случилось, пусть он будет счастлив! Я желаю этого больше всего на свете: только чтобы он был счастлив!
Пошел уже четвертый день после ее приезда в поместье Морден.
Орелия вышла в сад, неся в руках писчую бумагу, чернильницу и гусиное перо. Солнце теплым лучом тронуло ее волосы, пронизало тонкий муслин платья, но ей было холодно. Она не замечала ни буйно цветущих клумб в запущенном, но прекрасном саду, ни множества бабочек, перелетающих с цветка на цветок, не слышала пения птиц. Она ощущала только леденящее одиночество, тяжким бременем осевшее в ее душе, непреходящей болью оно стискивало ей сердце. В дальнем конце сада стояла беседка — маленькое подобие древнегреческого храма. Некогда здесь работал лорд Артур Морден. Тут остались его письменный стол, диван и несколько очень удобных стульев, хотя и порядком потершихся.
Орелия разложила на столе бумагу, поставила чернильницу, положила перо и, сев, сурово сказала себе, что настало время самой зарабатывать себе на жизнь… У нее есть материал для маленькой книжки или статьи, о которых просили ее издатели. И сложились строчки стихов, только надо свести их воедино и рифмы поправить… Она сосредоточилась.
Но у мыслей, видно, был собственный путь в ее голове, далекий от благих намерений и творческого вдохновения…
Маркиз к ней так и не приехал! Значит, он потерян для нее навсегда. Женился ли он все-таки на Кэролайн или нет, к ней, Орелии, он больше не питает интереса. До этого она жила, хоть и недолго, в волшебном мире грез и мечтаний, ей снился чудесный, но несбыточный сон, теперь же она проснулась, и вокруг нее — реальная жизнь.
Как же она была глупа и наивна, твердила она себе, глядя на чистый лист бумаги. Как могла она вообразить хоть на минуту, что маркиз действительно может жениться на таком по всем статьям тщедушном создании, как она? Да, она слишком привыкла думать о нем — сначала как об одиноком, никем не любимом мальчике, потом считала его несчастным, забыв, какое важное положение занимает этот человек в обществе! Она совсем забыла о его обширных владениях и придворных обязанностях. Как по-детски смешно, как самонадеянно было с ее стороны полагать, что она сможет стать для него чем-то б льшим, нежели объектом преходящего вожделения, возникшего лишь потому, что его нельзя было удовлетворить, когда ему этого захотелось…
Она недовольно взяла перо, словно бы ожидая, что мысли ее сменят неугодное ей направление. Итак, о чем же она напишет? Опять о публичных домах, о несчастных фабричных детях, работающих от зари до зари, о младенцах, которых похищают у матерей или берут у них взаймы, чтобы просить милостыню, стараясь пробудить жалость прохожих? Да, она будет писать об этом, будет, пока ее не услышат те, от кого зависит судьба обездоленных в обществе и несчастных! Она занесла руку с пером над листом бумаги.
И вдруг глубокий, низкий голос над ее головой спросил:
— Ты плачешь? А я-то надеялся, любимая, что ты мне обрадуешься!
Вскрикнув, Орелия вскочила на ноги, и гусиное перо оставило на бумаге огромную кляксу. Ничего этого Орелия не заметила, она видела только маркиза, который неслышно подошел к ней сзади, шагая не по дорожке, а по траве. На нем были бриджи для верховой езды и до блеска начищенные сапоги, да и вообще он выглядел поразительно элегантно в желтом жилете и облегающем, из серого сукна, сюртуке с большим вырезом. В руке он держал шляпу с высокой тульей и перчатки, которые бросил на пол и остановился, глядя на Орелию, а она изумленно смотрела на него, держась за спинку стула, словно опасалась упасть. Ноги и в самом деле едва держали ее…
— Ты… ты… — проговорила она еле слышно, одними губами.
— А ты меня не ждала? Да, понимаю, я долго не приезжал, мое сердечко, но ты уж прости меня, что не бросился вслед за тобой, много было разных дел неотложных и требующих времени планов…
Сначала она ощущала только наплыв полного и совершенного счастья и словно онемела, но потом, сделав над собой усилие, проговорила:
— Я хочу… кое-что сказать вам… милорд!
— Слушаю!
Он не попытался подойти к ней поближе, а поудобнее прислонился к колонне беседки так, чтобы стало удобнее слушать.
Орелия посмотрела на сад, но все еще молчала, и он мягко напомнил:
— Я жду!
— Трудно подыскать слова… Вы сказали кое-что в тот день, когда спасли меня от лорда Ротертона, но тогда вы не были свободны, иначе… может быть, и не сказали бы того при других обстоятельствах! — И, немного помолчав, она с усилием продолжала: — Но вы это все-таки сказали, и я не хочу, чтобы вы считали себя связанным обязательствами передо мной!
— Ну, предположим, я не чувствую себя связанным! — усмехнулся маркиз. — И все же я, Орелия, связан с тобой — неразрывно, бесповоротно!
— Но я хотела сказать вам… еще вот что… — и губы у нее скривились и задрожали. — Я вам не подхожу!
— Не подходишь… для чего? — Он смотрел на нее и улыбался. Улыбка почему-то была счастливой и победительной.
— Для такого… значительного положения, — пролепетала она.
— Но я предлагаю тебе очень простое… положение, и даже очень простое! Быть моей женой. Может ли что-то быть проще?
И она вздрогнула. Счастье накрыло ее с головой, как морская волна. Маркиз же вдруг сказал повелительно:
— Орелия, а ну, посмотри на меня!
Ею, однако, внезапно овладела непонятная робость, и она долго не могла поднять глаз, но потом взгляды их встретились, и она в восторге затаила дыхание: еще никогда она не видела, чтобы маркиз выглядел таким молодым, таким… беззаботным, и, повинуясь его властному взгляду, она пошла к нему, и лишь когда подошла очень близко, он медленно, словно наслаждаясь этим моментом и желая его продлить, заключил Орелию в объятия, а из ее груди вырвался какой-то странный звук, и она прижалась лицом к его плечу. Щекой касаясь ее волос, он немного так постоял, а потом тем самым жестом, что при их первой встрече, приподнял пальцем ее подбородок и заглянул ей в глаза.