Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура

Богданов Константин

Если считать, что история убийства Бориса и Глеба появилась только в [III], именно к нему следует относить и их предсмертные плачи (21–22). В таком случае плач Глеба оказывается самым ранним упоминанием слез, что, может быть, косвенно подтверждается нетипичным для ПВЛ соединением слов плакатис? и сльзы в одном контексте.

Плачи, связанные с бедствиями, логично отнести к [IV], поскольку в Предисловии к Начальному своду, читающемуся в Новгородской первой летописи младшего извода, содержатся параллели к «Слову о казнях Божих» под 6576 (1068) 55 .

55

Гиппиус А. А. Два начала Начальной летописи: к истории композиции Повести временных лет // Вереница литер: К 60-летию В. М. Живова. М., 2006. С. 67.

Оставшиеся

плачи не поддаются хоть сколько-нибудь уверенному распределению по конкретным пластам, но есть возможность сузить выбор до двух или трех вариантов. Стандартные погребальные плачи, встречающиеся на всем протяжении ПВЛ, по-видимому, относятся и к [II], и к [IV], и к [V]. Их повсеместность лишь подтверждает то, что стандартная модель, по которой они строились, воспринималась как формула. Об этом же говорит предпочтение, отданное ей составителем [V], стремившимся представить Олега самостоятельным князем. Только к «верхним» пластам можно отнести и слезы, всегда в ПВЛ связанные с молитвой: и [IV], и [V] были однозначно монастырскими текстами.

Хотя часть материала осталась вне распределения, из того, что все же удалось распределить, складывается довольно последовательная история развития плачей ПВЛ.

1. Сначала были только «угрюмые» личные плачи, оттеняющие сдержанность правителей-язычников.

2. Далее, с одной стороны, начала формироваться универсальная модель всеобщих плачей над правителями-праведниками; с другой стороны, появились «неправедные» плачи, субъектами которых были наказанные Адам и Ева, «неверный» народ и не утвердившиеся в вере матери. Плач, таким образом, еще не понимался как свойство благочестивых людей.

3. Затем в текст были введены плачи мучеников Бориса и Глеба – в этих плачах семантическое поле горя пересеклось с полем умиленной молитвы и впервые было использовано существительное сльзы.

4. На двух последних стадиях формирования текста появились молитвенные слезы и плачи, вызванные бедствиями. Вместе с тем продолжилось воспроизведение универсальной модели погребальных плачей, которая, впрочем, в зависимости от контекста могла нарушаться и усложняться. За семантическим полем горя закрепилось обозначение плакатис? или плачь, за полем умиленной молитвы – сльзы, и эти обозначения пересекались только в плачах, совмещающих несчастье с молитвой.

5. Позднейшими оказались плачи, противоположные ранним: они тоже были княжескими и личными, но оттеняли уже не сдержанность правителя, а наоборот – его чувствительность, то есть плач был полностью переосмыслен по сравнению с тем, как он понимался вначале.

III. Развитие плачей в летописании XII–XIV веков

Обозначив эволюцию плачей в границах ПВЛ, можно перейти к рассмотрению истории их развития в позднейшем летописании – Киевской, Владимиро-Суздальской и Новгородской традициях.

Киевская ветвь

Киевская летопись (КЛ) по Ипатьевскому списку продолжает ПВЛ с 1118 до 1198 года, являясь, по существу, ее прямой «наследницей». Несмотря на относительно небольшой временной промежуток, она содержит семьдесят три упоминания плача. Значительная их часть была рассмотрена И. П. Ереминым, разделившим фрагменты КЛ на краткие погодные записи, подробные рассказы и выдержанные в агиографическом стиле «повести» 56 . Столь строгое распределение вызвало в свое время полемику, но с небольшими оговорками признается и в настоящее время 57 .

56

Еремин И. П. Указ. соч. С. 67.

57

Гимон Т. В. Историописание раннесредневековой Англии и Древней Руси: Сравнительное исследование. М., 2011. С. 126–128.

К «повестям» И. П. Еремин отнес расцвеченные «всеми штампами агиографического стиля» некрологи Игоря Ольговича, Андрея Боголюбского, Ростислава Мстиславича и Мстислава и Давыда Ростиславичей 58 . Сходство перечисленных «повестей» позволило определить и их генезис: вероятнее всего, они восходят к однотипной «протокольной» справке о преставлении того или иного князя, часто расширявшейся кратким упоминанием о плаче, которая постепенно стала дополняться панегириками и наконец превратилась в близкий житийной литературе независимый «рассказ о событиях, непосредственно предшествовавших кончине князя» 59 . А. П. Толочко также отметил, что княжеские панегирики в КЛ комбинируются из более ранних, за счет чего «каждый новый князь оказывается воплощением своих предков и предшественников»: «летописная повесть об убийстве Андрея Боголюбского черпала материал из описания убийства Игоря Ольговича, панегирик Роману Ростиславичу – из панегирика Мстиславу, похвала Давыду – из образов Игоря Ольговича, Андрея, Мстислава и Романа» 60 . Такие рассказы стали насыщаться, конечно, и плачами, что послужило причиной появления в КЛ целых циклов из них.

58

Еремин И. П. Указ. соч. С. 82–83.

59

Там же.

60

Толочко А. П. Указ. соч. С. 32.

Еще задолго до описания смерти в КЛ иногда приводятся молитвенные и покаянные плачи князей, демонстрирующие их «„умилительную“ чувствительность» 61 . Давыд Ростиславич и Андрей Боголюбский, например, молились, плачас? ? гр?с?хъ своихъ, слезы от очью испущаae (1175 г.) 62 ; и слезами ?бливаae лице свое (1197 г.) 63 . В обоих случаях слова плакатис? и сльзы совмещаются в одном контексте, при этом первое характеризует покаяние, а второе – молитву. Ростислав Мстиславич причащался, слезами ?мываae лице своє <…> и стонаниє ? срдца своего испущаae, и «производил столь умилительное впечатление, что все окружающие его» 64 не можаху оудержатис? ? слезъ (1166 г.) 65 . Эти плачи отличаются от молитвенных в ПВЛ «агиографической ретушью» 66 : например, прописываются детали – лицо и глаза плачущего.

61

Еремин И. П. Указ. соч. С. 83.

62

Киевская летопись / Изд. подгот. И. С. Юрьева. 2-е изд. М., 2017. С. 431 (стб. 206в).

63

Там же. С. 569 (стб. 241г).

64

Еремин И. П. Указ. соч. С. 87.

65

Киевская летопись… С. 361 (стб. 189б).

66

Еремин И. П. Указ. соч. С. 92.

Следующий плач – предсмертный. Игорь Ольгович, предчувствуя готовящееся на него покушение, «ничего не предпринимает, чтобы предотвратить опасность <…> отправляется в церковь монастыря святого Федора и здесь, вздыхая и проливая слезы, ищет утешения в благочестивых размышлениях и молитве» 67 . То же самое делает Андрей Боголюбский. Эти плачи совпадают буквально:

(31) и въздохноувъ из глоубины срдца скроушеномъ смиреномъ смысломъ, и прослезивс?, и пом?ноу вс? Ии?вова (1147 г.) 68 .

(32) и вьздохнувъ из глубины срдчныae, и просл?зис?, и пом?ну вс? Иєвова (1175 г.) 69 .

67

Там же. С. 85.

68

Киевская летопись… С. 119 (стб. 128в).

69

Там же. С. 435 (стб. 207г).

Оба раза используется не встречавшийся в ПВЛ глагол просльзитис?.

Плач Кузьмища Киянина над Андреем Боголюбским – единственный в КЛ, следующий после смерти, но предшествующий погребению:

(33) И нача плакати над нимь Кузмище: «Гсне мои! Како єси не ?чютилъ скв?рныхъ и нечстивыхъ пагубооубииственыихъ ворожьбитъ своихъ, идущихъ к тоб?? Или како с? єси не домыслилъ поб?дити ихъ, иногда поб?жаae полкы поганыхъ болъгаръ?» И тако плакас? и, и прииде Амбалъ (1175 г.) 70 .

70

Там же. С. 439 (стб. 208в).