Сквозь Тьму и… Тьму
Шрифт:
Леннар преодолел крутое взгорье, поросшее редкой желтоватой травой, похожей на вереск. Тут из земли торчали зазубренные каменные осколки, похожие на зубы вымершего хищного гиганта. Леннар взглянул вниз, под ноги – туда, где в трех анниях [5] под ним в земле проходил прямой черный пролом. В нем и вдоль него танцевала серая пыль, и именно из глубин пролома рвались эти странные завывающие звуки. Пролом был необычайно правильной формы, и создавалось впечатление, что не природа, а чьи-то
5
Приблизительно 1,7 метра.
– Уф…
Леннар присел на корточки и, взяв с земли камешек, бросил в Поющую расщелину. Прислушался. Поначалу ничего не изменилось, но вдруг среди унылого завывания выделился резкий, все крепнущий звук, рванул – и Леннару показалось, что окружающие его сумерки с треском подались, разорвались, раздернулись, как крепкая, но уступающаяся напору ткань. Леннар машинально отпрянул и, обернувшись, увидел, что к нему подходят Инара и Лайбо. Оба мрачны и напряжены.
– Я однажды на спор туда помочился, – вдруг сообщил Лайбо, – давно, еще в детстве… Ух, влетело! Пять седмиц меня отмаливали, откачивали!
– А что случилось?..
– Огонь. Оттуда вырвался сноп огня. Хохочущего огня. Конечно, мне могло показаться, но только я потом на год дар речи потерял. А все равно с тех пор манит меня к таким вот проклятым местам. Это как больной зуб, знаешь – больно, а руки так и тянутся в нем лучиной поковырять, боль промерить до дна…
Леннар промолчал. И даже Инара, узнавшая его лучше остальных, не могла понять по лицу Леннара, что думает обо всем этом странный найденыш из Проклятого леса.
А может – просто не хотела, боялась понять.
Когда домашние узнали, куда ездили Леннар и Инара, Ингер хотел придушить Леннара шлеей, но вовремя образумился и только прошипел:
– Ладно, сам, видать, подпорченный… но Инару… Инару-то, сестру, зачем туда потащил?!
– Видно, судьба моя такая – хотеть того, что тебе не мило, брат, – резко ответила Инара, и было в ее голосе что-то такое, что никто не рискнул возражать ей. Даже вздорный папаша, старик Герлинн, упрямец и самодур.
А Леннар этой ночью никак не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок, а перед глазами стоял провал Поющей расщелины – геометрически правильной формы, в виде вытянутого прямоугольника со сторонами в один и тридцать шагов… И выл, выл в ушах разрываемый серый воздух…
…Так вот, как раз на следующий день Ингер отправился в Ланкарнак на новой телеге, запряженной ослом в новой же, свежевыделанной кожаной упряжи. Он взял вровень своего обычного товару и – нового, по советам Леннара сработанного. Его напутствовали добрыми словами и призвали к осторожности. Особенно упорно повторял старик Герлинн: «Будь осторожен, будь осторожен, сынок!» Отец знал, что говорил.
Как раз в этот день, проводив Ингера, Леннар вышел на
– Ты хочешь уйти от нас?
– Я не знаю.
– Но ты не останешься?
– Я не знаю.
Молчание. Пыль, танцующая фонтанчиками по сельской дороге. Чарующий запах горькой полыни…
– Зачем тебе это? Поющая расщелина, вопросы о Язвах Илдыза? О «лепестке Ааааму», чье истинное Имя неназываемо?
– Нет, не я – кто-то внутри меня спрашивает.
– Что это? – вдруг спросила Инара, вглядываясь в даль.
Леннар прищурился и произнес:
– Я ничего не вижу.
– Наверное, ты еще не совсем выздоровел, – сказала Инара и, как ни грустно ей было, едва удержалась от смеха: вспомнила, что говорил по этому поводу Ингер, пострадавший от руки болезного Леннара.
– Да нет, мои глаза хорошо видят, – отозвался он.
– Тогда гляди: вон там!!!
Вдали показалось облако пыли, которое поднималось на дороге всякий раз, когда ехал обоз с ярмарки или скакали верховые из пошлинного обложения Ланкарнака. Но у Инары была тонкая интуиция, несравненно более тонкая, чем у Леннара, который, кажется, еще не отошел, не оттаял до конца от своего недуга. Она широко раскрыла глаза и произнесла:
– Это едет Ингер. Он возвращается с ярмарки.
– Еще рано. Я не думаю, что он уже успел распродать свой товар. На этот раз он забрал очень большую партию и едва ли вернется до завтрашнего вечера, заночует в Ланкарнаке. Ну, я почти в этом уверен, – добавил Леннар чуть тише.
– Нет, это Ингер, – упрямо твердила Инара. – Это он, он! Посмотри! Возвращается вместе со своей повозкой и поклажей. Видишь? А кто… кто это скачет за ним в столбе пыли?
Леннар вытянул руку и едва успел поддержать девушку, потому что у нее подогнулись ноги и она едва не упала.
– Ревнители!.. Конные!.. – выдохнула она. – Отпусти… отпусти меня! Ревнители Благолепия из ланкарнакского Храма!
Она оказалась права. По совершенно пустынной улице (еще минуту назад она такой не была) проехала повозка, груженная кожами. На ней поверх груза сидел Ингер, глядя прямо перед собой мутным, застывшим взглядом. Да!.. Инара оказалась совершенно права. Вслед за Ингером, в некотором отдалении, сомкнутым строем скакали шестеро на белых конях, в светлых одеяниях с наплечниками, молодцевато перетянутых красными поясами.
Все были вооружены.
Замыкала процессию небольшая карета, влекомая парой белых лошадей. Передок кареты был приоткрыт, и тот, кто сидел в ней, правил лошадьми. Но так как его не было видно, создавалось впечатление, что лошади сами, никем не понукаемые, везут карету к нужному месту.
– Стоять! – закричал один из Ревнителей, не кто иной, как старый знакомый кожевенника Ингера омм-Моолнар. Если их предыдущую встречу вообще можно назвать знакомством.
Карета поравнялась с повозкой бедняги Ингера, и из нее выпрыгнул средних лет человек в очень красивом голубом одеянии с серебристо-серыми рукавами, зашнурованными на локтях и запястьях. На его груди красовался светский знак бога Ааааму, чье истинное Имя неназываемо: раскрытая алая ладонь с пальцами, расходящимися подобно лучам. Ладонь была изображена с большим искусством, вплоть до всех линий и бугорков.