Сквозь толщу лет
Шрифт:
И только тогда профессор погружается в составление тома для серии «Современная биология». Он должен! Ведь сюда войдут не только многие доклады с добавлениями и примечаниями, но и речи памяти замечательных биологов — учителей и друзей.
А затем…
Еще летом 1963 года в Бруннвинкль приезжали Хелен и Курт Вольфы — руководители издательства «Ульштайн». Фриш радушно встретил давних знакомых и показал им экспонаты своего музея, те, что когда-то демонстрировал Готтфриду Келлеру. Сейчас под черепичной кровлей мансарды старого дома
Гости сразу оценили тему и стали в два голоса уговаривать Фриша написать для широкой читательской аудитории книгу о строительных и архитектурных талантах животных.
Идея Фришу нравилась, он обещал подумать. Но только сейчас смог сесть за работу. После шестидесяти лет изучения одного-единственного звена в поведении одного-единственного вида пчел было очень заманчиво составить сравнительный образ проявлений одного инстинкта во всех классах живого. Речь шла не о каких-нибудь инстинктах, а о «единственном», который, по замечанию Дарвина, «может быть сохранен в музее»!
Книга писалась при участии сына Отто, доктора зоологии, при содействии множества коллег. Информация и снимки Фришу поступали со всех концов света. Б. Хельдоблер преподнес целый альбом фотографий муравейников. От Г. Зильмана пришли цветные слайды — гнезда птиц. Профессор Мартин Люшер из Цюриха прислал снимки термитников, какие ему удалось увидеть за годы изучения этих фантастических, многоформенных сооружений. М. Линдауер, разумеется, снабдил учителя своим материалом: соты и гнезда тригон, мелипон, индийской и прочих пчел тропической зоны. Доктор Фриц Шреммер отправлял пакет за пакетом снимков осиных гнезд средней полосы, гнезд шмелей, шершней, экзотических ночных ос из Колумбии…
С тех пор, как профессор похоронил жену, к отцу переехала Лени — младшая дочь. Ее муж не вернулся с войны, и теперь Лени взяла на себя обязанности домоправительницы и секретаря отца.
В Бруннвинкль съезжалось теперь уже пятое поколение Фришей, но ребятня — дети старшей дочери, сына Отто — не мешали профессору, ему хорошо в старом доме, где еще до рождения Карла проводил лето его дед. В один из сентябрьских дней Лени, поглядев на часы, напомнила отцу, что настало время вечерней прогулки.
Не спеша шли они своим обычным маршрутом под начавшими желтеть липами. Фриш рассказывал Лени о том, что успел сегодня написать. На этот раз о плетеных сооружениях птиц ткачиков.
Лени умела слушать. Внезапно отец умолк и остановился.
— Погляди-ка, — негромко сказал он, обращая внимание дочери на телефонную линию вдоль дороги.
Десятки ласточек бесшумно падали с высоты на провода, быстро густеющий пунктир
Шесть линий проводов, сколько хватало зрения, превратились за несколько минут в длинные шнуры черных острохвостых четок.
— На юг летят, — сказал Фриш и вспомнил, как больше семидесяти лет назад, еще подростком, он увидел здесь, на Вольфгангзее, стаю, закончившую перелет и сразу принявшуюся строить гнезда. — А эти, видно, откуда-то издалека, — добавил он и повторил бернсовский «Конец лета»: — «У каждого обычай свой, свой путь, свои стремленья. Один живет большой семьей, другой — в уединении…»
Еще помолчал и, думая вслух, проговорил:
— Вечное движение и смена доминант… Весной они рассыпались, рассеялись врозь, сейчас силы жизни сплачивают их в стаи. Бернс писал о вальдшнепах, вьюрках, цаплях, дроздах, коноплянках, стрижах. А стрижи тоже ласточки… Но ты, Лени, еще совьешь свое счастливое гнездо, и оно будет чудеснее, чем плетения ткачиков, о которых я тебе сейчас рассказывал. Мне же пора собираться. И то я прожил дольше, чем кто бы то ни был в нашем роду. Но пока жив, постараюсь трудиться. Это наша доминанта.
…В 1974 году книга «Животные-строители» вышла одновременно в Западном Берлине и Нью-Йорке, на немецком и английском. Над заглавием суперобложка уведомляла: «Новое произведение нового лауреата Нобелевской премии».
Да, в декабре 1973 года Фришу снова пришлось оторваться от письменного стола. В Стокгольме по случаю получения Нобелевской премии он прочитал доклад «Раскрытие тайны пчелиного языка». Сдержанный, деловитый рассказ завершен словами, в которых звучат знакомые ноты:
«В этом отчете я имел возможность только бегло пересказать отдельные моменты, некоторые важнейшие этапы развития нашей отрасли знания. Продолжение работ требует времени и труда больше, чем может показаться. Сил одного человека для этого недостаточно. Но растут помощники, и я обязан с этой трибуны высказать им мою глубокую благодарность. Когда имеешь счастье быть окруженным дельными учениками, из которых многие за долгие годы сотрудничества стали твоими друзьями, то это, думается, самый прекрасный плод научной работы…»
Одновременно с Фришем премию получили Нико Тинберген (тот самый, что так мастерски пересказал историю проводившихся когда-то Фришем исследований органа слуха у рыб) и Конрад Лоренц. Во многих газетных статьях особо подчеркивалось, что на протяжении долгих лет Нобелевская премия по науке присуждалась биологам, добившимся выдающихся результатов в области изучения отдельных структур и процессов, тогда как в троице Лоренц — Тинберген — Фриш отмечены исследователи целостных организмов, их нравов, поведения, — живого в жизни.