Сладкая горечь
Шрифт:
— Арман… бонжур… Я не ожидала, что ты… придешь…
— Как я мог не прийти! — пробормотал он.
— Посиди со мной немножко, — попросила она.
Он осторожно присел на край кровати, не выпуская ее горячей руки.
— Рейни, деточка моя… что произошло? Почему ты отправилась гулять ночью в грозу?
Из-под ее длинных ресниц выкатилось две крупные слезы.
— Мне было так… плохо… — прошептала она.
— Но мне казалось, что ты, наоборот, счастлива, что приняла решение вернуться в Лондон к…
— К Клиффу? — договорила она за Армана. — Да, я тоже так думала. Но прошлой ночью я поняла, что все во мне тянулось к тебе, Арман… Я так высоко ценила тебя…
Его сердце бешено заколотилось. Она говорила о нем в прошедшем времени, и это было ужасно.
— Ты изменила свое мнение, да?
— Я не знаю… Кажется, сейчас я вообще не могу ни о чем думать… И ни о ком…
— Но это так на тебя непохоже! — быстро вставил он. — Прошу тебя, скажи мне прямо, что тебе наговорила обо мне мадам Тибо?
— Так ты знаешь… что она приходила? — задыхаясь, проговорила Рейни.
— Твоя мать мне сказала.
— Тогда ты должен знать и о том, что она мне рассказала.
— Нет, Рейни. Ивонн Тибо способна наговорить Бог знает чего. Но я готов сказать тебе всю правду. Клянусь Богом, что никогда в жизни не солгу.
Рейни кивнула. В это утро она была едва жива и совершенно опустошена. Казалось, что в ее душе больше нет места никаким чувствам. Не то чтобы ей хотелось видеть Армана, но все же она ощущала что-то похожее на успокоение. Рейни снова видела перед собой Армана, и вера, подорванная мадам Тибо, медленно возвращалась.
Ей захотелось заплакать… или улыбнуться. В общем, испытать какие-то эмоции. Она и сама толком не знала, чего ей хочется. Поэтому просто лежала — ее рука в его руке, — а по щекам катились слезы. Арман стал рассказывать об Ивонн Тибо и о себе.
— То, что она сделала, непростительно, — закончил он. — Но это она от ревности. Она всегда была такая, а теперь узнала, что мы никогда не будем вместе…
— Но ты… любил ее?
— Я был молодой, одинокий. Я любил молоденькую девушку, которая любила меня… — словно извиняясь, пробормотал Арман и улыбнулся.
— Понимаю, — кивнула Рейни.
— Ты просто чудо! — воскликнул он и, наклонившись, поцеловал ее руку.
Она слабо рассмеялась.
— Не нужно никаких душещипательных сцен. Только в мелодрамах мужчины и женщины восклицают, обращаясь к друг другу: «Ах, мне казалось, что я никогда больше тебя не увижу!» Скажу честно, мадам Тибо мне сразу не понравилась, и я решила, что должна выслушать и тебя…
— Но все-таки ты во мне усомнилась?
Рейни закрыла глаза. У нее на ресницах блестели слезы. Как ему хотелось осушить их поцелуями!
— Что мне особенно не понравилось, — сказала она, — так это то, что, по ее словам, ты хотел, чтобы вы возобновили встречи после нашей помолвки…
— Какая чудовищная ложь! — возмутился он. — Я делал все возможное, чтобы Ивонн оставила меня в покое. Конечно, я ничего не могу доказать, но…
— Не продолжай, — остановила его Рейни. — Я тебе верю. Женщины похожи на кошек. Особенно разочарованные.
Он снова поцеловал ее руку. На этот раз слезы заблестели на его ресницах.
— Рейни, Рейни, я никогда не смогу отблагодарить тебя… Я не имею права даже любить тебя… Но все-таки буду! Умоляю тебя, любимая, постарайся принять правильное решение и не наделать ошибок!
— Я постараюсь, но это трудновато. У меня все еще сумбур в голове…
— Твоя мать сказала, что вы уедете в Лондон, как только поправится графиня.
— Да. Потом я встречусь с Клиффом… А потом, наверное, отправлюсь в кругосветное путешествие или куда-нибудь в этом духе… — проговорила Рейни со смехом, но слезы по-прежнему катились по ее щекам.
— Ну что ж, — вздохнул Арман. — Уезжай подальше ото всех. Тебе нужно побыть одной.
— Теперь, когда я поговорила с тобой, мне гораздо лучше, — прошептала Рейни. — Понимаешь, Арман, если бы ты упал со своего пьедестала, я бы этого не пережила…
Он слегка опешил.
— Прошу тебя, не надо никаких пьедесталов! Мужчинам такие штуки не по душе. Во-первых, это весьма шаткое положение, а во-вторых, в моем случае это совершенно незаслуженно.
Она улыбнулась сквозь слезы. В глубине души она почувствовала, что единственное ее желание сейчас — это броситься к нему в объятия, целовать его и чтобы он целовал ее… О Лондоне и о Клиффе она вспоминала почти со страхом. Но в ней было сильно развито чувство долга. Верность старой любви требовала, чтобы она уехала из Шани и рассталась с Арманом. Семья немало навредила Клиффорду тем, что перехватывала их переписку. Но еще более непорядочно поступила бы Рейни, отвергни она Клиффорда лишь на том основании, что усомнилась в его искренности, или из-за того, что привязалась к Арману…
Арман достал носовой платок и вытер ей слезы.
— Ты совсем как маленькая девочка, и я обожаю тебя, — сказал он, покрывая ее руки поцелуями.
Потом он поднялся и поспешно вышел, боясь, что не сможет отвечать за себя, если останется еще хотя бы на минуту. Но в дверях успел проговорить:
— Дай мне знать, как ты, мое сокровище… И будь счастлива! Если я понадоблюсь тебе, только скажи…
Когда в спальню вошла миссис Оливент, Рейни все еще всхлипывала, однако сиделка, пощупав пульс, заметила, что мадемуазель чувствует себя значительно лучше.
До отъезда в Англию Рейни ни разу не видела Армана. Но она очень скучала по нему, и это не было для нее неожиданностью. Несколько раз она с огромным трудом воздерживалась от искушения позвать его, но понимала, что это будет непорядочно.
К началу августа бабушка уже настолько оправилась от удара, что могла самостоятельно спускаться по лестнице и нормально говорить. Впрочем, болезнь не прошла бесследно. После удара старуха очень сдала, хотя и не утратила своей былой отваги. Несгибаемая воля помогла ей пережить два страшные войны. С неохотой, но все-таки пришлось согласиться с тем, что обстоятельства требуют возвращения любимицы внучки в Лондон. Графиня написала Арману, что ничего так не желает, как того, чтобы он вернулся в Шани и закончил реставрацию замка. Тем более что, по расчетам архитектурного бюро, работы оставалось на неделю-другую. Словом, это означало, что Арману снова предстояло приехать в Шани.