Сладкая измена
Шрифт:
Анжелика вспомнила, как когда-то и она вместе с Дэйзи заглядывала в собственный чулок. Перед глазами встала картина: ее мать, приняв таблетки, облегчающие симптомы похмельного синдрома, курит прямо в кровати в шелковой ночной рубашке, едва прикрывающей грудь, а отец в голом виде отжимается на руках от пола. Кругом снуют собаки, которых в их доме всегда было несметное количество, а в комнате стоит запах мокрой шерсти и духов «Опиум». Однако подарки всегда были щедрыми. Мать отличалась странным расточительством. Денни не был богачом, однако он не мог отказать своей жене ни в чем, и к тому же ему нравилось, когда она была модно одета. И в те времена ей это действительно удавалось.
Прошлая
— Как там поживает мой красавчик? — негромко произнесла Энджи, прижавшись к мужу.
— О, кажется, я еще способен привлечь чье-то внимание! — сказал Денни зятю, подняв брови.
Оливье поймал на себе взгляд жены и улыбнулся. Анжелика улыбнулась в ответ, словно благодаря его за поддержку. Впервые в жизни она поняла, каким все-таки особенным человеком был ее муж, раз он не стал думать о ней плохо из-за ее ужасных родителей.
Дженнифер и Алан Нэнкок пришли первыми. Это была супружеская чета. Они производили впечатление застенчивых людей, которые явно испытывали благоговейный трепет перед хозяевами этого дома и заметно волновались. Дженнифер присела на скамеечку у камина, не отрывая взгляда от мужского достоинства Денни, а Алан безоговорочно соглашался со всем, что говорила Энджи, каким бы смешным это ни было. К моменту прихода Мардж и Тони Пилчер Энджи буквально на глазах из пожилой женщины превратилась в жеманную девчушку. Ее голос стал вдруг нежным, как у ребенка, она надувала губки, хихикала и даже покрывалась румянцем, проступавшим сквозь ее искусственный загар. Денни стоял, поставив ногу на скамейку, буквально перед самым носом Дженнифер, чтобы она смогла отчетливо рассмотреть то, что, как он, очевидно, полагал, являлось самым ценным его достоянием. Он курил сигару, держа ее в руке, затянутой в аляповатую перчатку, и отставив мизинец, похожий на ириску «Кволити стрит».
Анжелика разговаривала с Мардж, довольно плотной женщиной, которая увлекалась садоводством. Она старалась не смотреть в сторону своего отца, чье «хозяйство» теперь было расположено настолько близко к Дженнифер, что это становилось просто неприличным.
— А вы слышали, что на прошлой неделе умерла Труди Троубридж? — спросил Тони, потянувшись к мясному рулету и передавая его Энджи.
— О Боже, — прошептала она. — Сколько же ей было лет?
— Семьдесят три, — сказал Тони.
— Еще такая молодая, — произнесла Мардж. — А мне в марте исполнится семьдесят восемь.
— Мужчине столько лет, на сколько он себя ощущает, — сказал Алан, взглянув на Энджи, явно желая получить ее одобрение.
— А вернее, столько, сколько женщине, которую он может пощупать, — добавил Денни.
Анжелика широко открыла глаза, а потом так и ахнула, когда Тони слегка ущипнул ее.
— Ну, тогда я действительно очень молод, — сказал он, сдавленно засмеявшись.
— А мне еще нет семидесяти, — солгала Энджи. — Ты можешь потрогать меня, когда тебе только заблагорассудится, дорогой.
Дэйзи сочла всю эту компанию просто невыносимой и отправилась играть на рояле. Прослушав несколько
— Вот проклятье, просто не верится, что их манера поведения нисколько не изменилась! А ведь им уже семьдесят! — возмущенно воскликнула Анжелика, когда они проходили по коридору, направляясь в спальню детей.
— Но они явно не считают себя древними динозаврами, — усмехнувшись, сказал Оливье. — Они состарились одновременно и воспринимают друг друга такими, какими были всегда. Я знаю, что ты, возможно, со мной не согласишься, но твоя мать в молодости явно была очень красивой женщиной.
— Когда Тони ущипнул меня, я уж грешным делом подумала, что сейчас и мне придется принять участие во всеобщей вакханалии.
— Не волнуйся, я бы этого не допустил.
— Какой же он ужасный старый развратник.
— А я молодой развратник. — Оливье неожиданно развернул ее к себе и поцеловал.
— Как ты можешь испытывать возбуждение, видя то, что происходит внизу?
— Чтобы загореться от страсти, мне достаточно лишь взглянуть на тебя.
— По-моему, меня сейчас стошнит.
— Вот спасибо!
— Да не от тебя, глупыш.
— Предоставь их самим себе. Ты ведь совершенно не похожа на них. Родители лишь дали тебе жизнь. И за это я готов провозгласить тост в их честь.
Анжелика засмеялась.
— Это единственное, за что ты можешь поднять свой бокал. Они просто исчадия ада. Слава Богу, мне никогда не придется знакомить их со своими друзьями. Представляешь, что подумала бы Кандейс?
— Да уж, ее комментарий мог бы оказаться просто бесценным. Однако, будучи твоей настоящей подругой, она бы лишь посочувствовала тебе. Ни один человек, которому ты по-настоящему дорога, не посмел бы осудить тебя за то, что у тебя такие родители.
— Я очень благодарна тебе за то, что ты меня не осуждаешь, — с серьезным видом произнесла Анжелика.
Оливье поцеловал ее в лоб.
— Ты что, с ума сошла? Я не вижу в тебе ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало твоих родителей.
— Погоди, вот исполнится мне семьдесят лет, тогда посмотрим!
Анжелика лежала в постели, наблюдая за тем, как дети вынимают содержимое своих подарочных чулков. Сейчас она в полной мере ощущала, что у нее есть полноценная семья и что Лондон остался где-то далеко-далеко, а вместе с ним и стресс, который Оливье, казалось, каждый вечер приносил с собой в дом.
Потом она вспомнила о Джеке, и ей стало интересно, пытался ли он выйти с ней на связь. Ее мобильный телефон не принимал сигналов, пока она не решила спуститься к устью реки, где, по какой-то непонятной причине, он вдруг заработал на маленьком и пустынном участке пляжа. Анжелика предупредила Джека, что, возможно, какое-то время не сможет общаться с ним, и в данную минуту ей действительно хотелось этого меньше всего.
После ужина у них с Оливье был бурный секс, и Анжелика в полной мере насладилась вниманием своего мужа. Он всегда был чувственным любовником. Потом они лежали, обнявшись, смеясь над ее родителями и их отвратительными друзьями. Оливье и Анжелика представили, как развивался бы сценарий, не окажись они там. Анжелика старалась говорить с юмором обо всем этом безобразии, скрывая за ним стыд за своих родителей. Когда ей удавалось отстраненно взглянуть на этих развратных стариков, она и вправду готова была посмеяться над непристойным поведением Денни и Энджи, но стоило ей вспомнить, что она все-таки их дочь, и все это казалось довольно трагичным.