Сладкая месть
Шрифт:
— Я хотела тебя предупредить. — Жалобный стон срывается с моих уст. — Клянусь, я не знала, что за мной следят.
— Шшш, это уже неважно. — Горячий палец мужчины касается дрожащих и разбитых до ссадин губ. — Прошлое не изменишь. Из-за тебя погиб мой лучший друг, а остальные друзья загремели на зону. — Водит по губам кончиком мизинца, повторяя их контур, а я сижу как каменная, вжавшись спиной в стену, потому что ужасно боюсь! — Они меня ненавидят. Из-за тебя. И потому что я вышел сухим из грязи. А они нет… —
Душа падает в пропасть! Когда он жестко впивается в мои скулы пальцами и снова целует, своим напористым поцелуем будто наказывает, будто сжирает всю мою жизненную энергию.
Мычу, вырываюсь, но чувствую себя бесполезным насекомым!
— Ты будешь жить в моём доме. Ты будешь никем. — Отстраняется, тыльной стороной ладони стирает капельку крови, оставшуюся на его полных губах. — Тряпкой. В которую я буду спускать, когда мне захочется.
Пауза. За которой следует очередной сокрушительный удар…
Словом. Пока ещё словом!
— Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не начнёшь молить о прощении. И до тех пор… пока не издашь последний вопль.
Выплюнув приговор мне в лицо, он быстро покинул комнату.
Слёзы хлынули по щекам.
Забившись в угол, зажав рот ладонями, я истошно закричала.
Нет! Нет! Неееет!
Почему?! За что! За что ты так со мной поступаешь?!
Я не верила своим глазам. Я презирала свой слух!
Это не Давид. Это настоящий дьявол.
Я не думала, что люди когда-нибудь смогут опуститься до такого дна. В котором с удовольствием будут купаться в ненависти, жестокости, беспощадности.
Нет. Это не Давид. Не тот заботливый, нежный мишка, которого я когда-то давно знала, любила и лелеяла. Теперь он бездушный черт из табакерки.
Он считает, что это я выбросила его, моего мишку, в грязную лужу и в ней же затоптала. Но перед этим... вырвала его сердце.
Всё не так!
Давид меня обманул. Первым обманул!
Кормил ложью, а я принимала эту ложь за любимый пудинг.
Так кто из нас должен стать тряпкой для битья?!
***
Я просидела в том темном углу практически целые сутки.
Ничего не ела. У меня ужасно затекли ноги и кружилась голова. Я потерялась во времени, я тонула в собственных чувствах. И я ослепла от слёз…
Давид пришёл под утро.
Услышав щелчок, я рефлекторно сжалась, чувствуя, как сердце заколотилось на грани агонии, когда на пороге появились остроносые ботинки, а в ноздри ударил запах табака и терпкого одеколона с ноткой морского бриза.
Давид оставил еду на столе. Не сказав и слова, даже не взглянув в мою сторону, просто ушёл.
Ему плевать какая я!
Забитая,
В одной лишь рубашке, надетой на голое тело.
Его рубашке! Просидела целую ночь на полу. Как собака.
В последний раз, когда мы виделись, он высосал из меня всю душу!
А в следующий… явится, чтобы получить мое тело.
И я была права!
К вечеру, когда комната начала погружаться в кромешную тьму, я снова услышала неторопливые шаги за дверью. Снова щелчок. И снова почувствовала запах боли, а в мышцах ощутила дрожь страха.
— Почему ничего не ела? — бросил с порога, с угрозой.
Но я молчала. Отвернулась к стене, уткнувшись лбом в колени.
— Я с тобой разговариваю! — терпение на пределе.
Не отвечаю.
Нет больше сил спорить с чудовищем
С чудовищем, у которого нет души.
Давид разозлился. Сорвался на бег. Рывком подхватил меня на руки и бросил на кровать, властно оседлав сверху. От неожиданности я все же вскрикнула. Но мне так не хотелось кормить его своей слабостью…
Неосознанно получилось.
— Ты будешь есть! Или я буду пихать в тебя еду насильно! — звериный рык в лицо, от которого по спине хлынул морозный озноб.
— Иди к черту! — практически плюнула ему в лицо, чувствуя, как скулы свело от ненависти, потому что он снова делал мне больно! До хруста сдавил запястья, а ногами сжал мои бёдра, как щипцами, отчего рубашка задралась до уровня пупка, открывая вид на нежную киску.
Не иначе, как провокация…
В глазах клятого демона тотчас же взорвался гигантский вулкан, а я будто получила инфаркт, живьём свалившись в кипящее жерло с лавой.
Он захотел меня. Он бросил мне приговор своим демоническим взглядом.
Мне некуда деваться. И бесполезно сражаться.
Разумом я понимала, что должна ненавидеть ублюдка.
Но вот душой… Истерзанной душой и искалеченным сердцем…
Я мечтала броситься в его объятия, целовать его губы, лицо и каждый сантиметр совершенного тела. Душить в жадных объятиях, рыдать в сильную грудью мечтая, чтобы пожалел, чтобы утешил и сказал, что безумно соскучился.
И сказал… «Крошка. Прости. Крошка, мне без тебя было до безумия плохо!»
Я, кажется, до сих пор не могу поверить.
Что ОН ЖИВ! ОН ЗДЕСЬ! Прямо передо мной.
Живой. Красивый. Реальный!
Но такой агрессивный...
— Идиотка! — схватил за горло, бросив спиной на подушки, — Если не поешь сама, буду кормить силой!
Захрипела. Но взглядом дала понять, что лучше умру с голода, чем спляшу под его дудку.
— Давай Давид! Сделай это… — по щеке покатилась слеза.
Я начала умолять его о смерти. А ведь когда-то… молила о любви.
Он прикусил нижнюю губу, тихо выругался и… отпустил мою шею.