Сладкая приманка (сборник)
Шрифт:
— Конечно, есть! — пожал тот плечами, недоумевая, почему я спрашиваю о такой ерунде с таким серьезным волнением.
Я облегченно вздохнула. Иногда забываешь самые простейшие решения и начинаешь сама придумывать себе трудности. Это чаще всего говорит о настроении несколько депрессивной окраски. Мне нужно на себя обратить внимание. Я слишком поддаюсь эмоциям и начинаю совершать ошибки. Нет, это нужно прекращать, ведь я же умею контролировать свое эмоциональное состояние.
На лифте мы спустились спокойно. Не было перед глазами Ларисы ступенек, ведущих вниз, а движения лифта она, по-моему, вообще не заметила. Лариса болтала
— Подожди чуть-чуть, у меня с желудком что-то нехорошо. Сейчас пройдет.
Дверь в кабинет главврача оказалась не заперта, и едва мы туда вошли с Ларисой, дежурный врач потерялся где-то по дороге, а мы увидели сидящего за столом молодого мужчину. На уборщицу Михайловну он был явно не похож, и я поняла, что это и есть тот самый Литвинов, который как-то отвертелся от встречи с губернатором. Что ж, тем лучше. Не люблю действовать по-партизански, хотя иной раз и приходится, когда нет другого выхода.
Я готова была пуститься в объяснения, но Литвинов не дал мне рта раскрыть. Он вежливым жестом пригласил нас с Ларисой сесть в глубокие мягкие кресла перед своим столом и заявил:
— Я вас уже жду.
Я посмотрела на него недоумевающе.
— Меня предупредил по телефону подполковник Воротников, что вы… — он кивнул головой в мою сторону, — … отправились в нашу больницу, и просил оказать вам содействие, если ситуация того потребует. Мне кажется, она уже требует. Осталось только выяснить, чего именно она требует.
— Наташк, ты его знаешь, что ли? — спросила Лариса у меня вполголоса. — Симпатичный.
Теперь Литвинов запнулся в некотором недоумении.
— Простите, — спросил он, — вы капитан МЧС Ольга Николаева?
Лариса внимательно прислушивалась к его словам и, едва он замолчал, сказала мне:
— Наташа, у него, кажется, с головой не все в порядке.
Я улыбнулась ей успокаивающе и повернулась опять к главврачу.
— Ситуация действительно требует вашей помощи. Мне трудно разговаривать сейчас, не создавая стрессовой ситуации для одного из присутствующих. — Я показала глазами на Ларису. Не могу же я при ней заявить, что у нее психическая травма и что она ощущает себя девчонкой-школьницей. — …В некотором смысле я, как это ни странно, сейчас Наташа, школьная подруга Ларисы Чайкиной. Хотя то, что сообщил вам подполковник Воротников, полностью соответствует действительности.
В глазах у него появилось какое-то нехорошее подозрение, и я поспешила добавить, надеясь, что ему в отличие от Ларисы знакома психиатрическая лексика:
— Я столкнулась со сложным случаем посттравматического невроза. Потеря идентификации, мемориальные пространственно-временные лакуны, регрессия на предгенитальную стадию психологического развития. Все это осложнено тем, что вы видите собственными глазами.
Я следила за его глазами. Кажется, он меня понял, поскольку взгляд его остановился на Ларисином животе. Лариса же смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Она явно не поняла ни слова из того, что я сказала. Вот и отлично, я того и хотела.
— Сложность ситуации в том, что нельзя создавать излишней напряженности ввиду того, что скоро должно произойти то, что обязательно должно произойти.
Он кивнул головой — понял, что я говорю о предстоящих вот-вот родах.
— В роддоме мы с ней… — Я выразительно на него посмотрела, чтобы он понял, что я рассказываю, как Лариса видит сложившуюся ситуацию. — …Оказались случайно, после того как убежали с урока химии. Рожать мы с ней никого не собираемся и вообще знаем обо всем этом понаслышке.
Он даже сморщился. Я поняла, что до него дошла сложность психологической ситуации, в которой оказалась Лариса.
— Сейчас мы идем домой.
— Не смею задерживать… — пробормотал он, уже явно перестав понимать, что говорит.
Я улыбнулась…
— Проблема в том, что мы потеряли ключи от своих квартир. Это, конечно, не беда, мы остановимся у кого-нибудь из наших друзей.
Я давно уже сообразила, что далеко от больницы нам уходить нельзя, значит, ко мне домой я Ларису отвезти не смогу, так как живу на другом конце Тарасова. К ней домой я ее отпустить тоже не могу, мне трудно представить поведение ее родственников и их реакцию на ее теперешнее состояние. Остается одно — вспомнить, кто из наших живет недалеко от больницы. Ну, конечно же, Игорек. Отсюда до его дома можно дойти минут за пять.
— Разрешите воспользоваться вашим телефоном.
Литвинов рассеянно кивнул. Я набрала телефон управления и услышала голос Григория Абрамовича.
— Если вам нужна помощь, прежде всего сообщите свой адрес, — произнес он ритуальную фразу.
— Это я, узнали? — Я старалась не называть ни себя, ни его, чтобы не выводить Ларису из того относительного психологического равновесия, в котором она сейчас находилась.
— Николаева? Оля? — сообразил Грэг. — Что там у тебя? Наша помощь нужна?
— Да. Но не столько помощь, сколько ключи от квартиры Игорька…
— Что? — услышала я в трубке приглушенный, но явно возмущенный голос Игорька. — Это еще зачем?
— Подожди, Оленька, — сказал Григорий Абрамович. — Сейчас мы с ним договоримся.
Я перестала вообще что-нибудь слышать. Деликатный Григорий Абрамович явно зажал трубку ладонью. Ответил он мне секунд через двадцать. Спокойным и как всегда уверенным тоном.
— Жди там, минут через пятнадцать он сам привезет.
И повесил трубку. Я облегченно вздохнула. Главное удалось. Теперь нужно создать для Ларисы ту обстановку, которая ей кажется наиболее спокойной. Квартира Игорька для этого вполне подойдет. Вот только врача для постоянного дежурства с Ларисой нужно выбить из этого Литвинова.
К моему удивлению, сделать это оказалось гораздо проще, чем я предполагала. Литвинов сказал: «Конечно, конечно…», попросил оставить адрес и клятвенно пообещал через час прислать квалифицированного врача. Он еще заверил меня, что у него сейчас много свободных врачей. Я удивилась, не поверила ему, но не придала этой фразе особого значения и промолчала.
Минут пять мы с Ларисой ждали на улице у приемного отделения, Игорек приехал точно, как и обещал Григорий Абрамович… Он не сказал мне ни слова, лишь улыбнулся грустно и обреченно. Я не стала расспрашивать, чего это он так улыбается… Надо будет — сам скажет… У меня сейчас так голова была занята Ларисой Чайкиной и ее проблемой, что я даже про террориста, которого нам поручили найти, немного подзабыла. Очень, конечно, соблазнительно было бы расспросить Ларису, что же она все-таки видела. Но разве я смогу сейчас с ней об этом заговорить? Видно, придется обходиться без ее помощи.