Сладкая жизнь
Шрифт:
Так что он Алле не случайно про Лондон сказал — да и не надо думать, куда сматывать, место есть. Но вот мешало что-то, мысль какая-то. То ли о том, что если он хочет стать тем, кем хотел — таким, как Вадюха, — то надо остаться. То ли о чем еще.
— Че надумал? — среагировал на Корейцев вопрос через какое-то время, судорожно решая, что ответить. Какую вескую причину привести, чтобы тот отстал от него с отъездом и рассказал наконец о планах. — Да куда ехать, проблем-то тут. И старых, и новые еще. С Вороной говорил сегодня утром — помнишь Леху Воронина, Вадюха его еще взял в команду, он у тебя был, а потом у меня? Ну банкира одного завалил за телку, ну за актрису, помнишь? Он сидел еще — ты здесь был, а может, уже уехал. Приняли его, кто-то
— Ну и че?
— Ну и то. У Вадюхи на поминках Каскадер ко мне подсел — мол, банкир твой перед Вовкой виноват, перед Каратистом, ты его воспитай, а то, мол, проблемы будут. Ну там у них фирма какая-то с банком чего-то не поделила — а они за нее встали. Я ж тебе не сказал — ну забыл просто, — с Каратистом-то проблемы были. Каскадер пацан ничего, просто ушел под Вовку и поднялся с ним — а Вовка сам-то скурвился. Учитель явно на нем — из-за рынка, который они при Вадюхе вместе доили. Ну а тут звоню Вороне — сегодня как раз, — а он мне и говорит, что Каратист наезжает откровенно, банкира напрягает, тот меня ищет уже который день. Я так понимаю, что это тоже от Трубы подарок — он мне намекал тогда, что с Германом может помочь и с корешами бывшими проблемы решить. Знал, что у нас напряг. Ну вот с Германом помог — а теперь, видать, Каратисту шепнул сам или через людей, что со мной все, можно все, что мое, себе брать. Ну Ворона и спрашивает, че делать — он-то от дел отошел, его пасли плотно, после того как отпустили. Пацаны у него есть, конечно, и завязки есть, он там сидел с нормальными людьми. Но банк-то наш, и Ворона наш — вот он и ко мне…
Он только сейчас спохватился, что не надо этого было говорить — что озлобит Корейца окончательно, напомнив ему, что в его отсутствие, пока тут рулил, куча народу отпала от бывшей Вадюхиной, Генкиной потом команды. То есть Генка знал в общих чертах — долго от него скрывал, а когда прилетели вместе из Штатов, в ноябре, пришлось рассказать. Но напоминать ему об этом сейчас, тем более с такой конкретикой, было неумно.
Кореец сидел напротив, глядя сквозь него черными раскосыми глазами — такими равнодушными, словно ему до фонаря было то, о чем говорит Андрей. Потом встал, пошел к окну — высокий, мощный, во всем черном, от Версаче, естественно, ничего другого не признавал. Постоял задумчиво, глядя в окно, повернулся наконец обратно к Андрею.
— Ну так че решил, Андрюха? Обложили тебя в натуре — Труба, мусора, и Каратист теперь куски от тебя отгрызает, как от покойника. Ладно, перетру с ним, за банк не бойся. А сам выводы делай — короче, бери билет, в натуре говорю…
— Так че вывод, я сделал уже, — произнес настороженно, радуясь спокойной Генкиной реакции, но не зная, спокоен ли тот на самом деле. — Я б смотал, Генах, только не люблю я твои уговоры. В позапрошлом году меня отослал, а сам полтинник лимонов срубил без меня. И сейчас отсылаешь — точно хлопнуть решил, мое место на Ваганьково занять. Но тут уж, братан, извини — оно мне самому нравится…
И сказал себе, что красавец, увидев ухмылку на лице Корейца…
«…потому что такой женщине, как ты, хочется дать как можно больше…»
Она покачала головой, вспоминая его слова. Он бы дал — позволь она, он бы многое ей дал. Но вот ему хочется ей что-то дать, а собственному мужу…
— Мать, ну ты в самом деле сама не понимаешь, что говоришь! Ну какую иномарку — да и кому она нужна, иномарка? Ты ж в машинах не понимаешь — лучше «шестерки» быть ничего не может. Вот «шестерку» и возьмем…
Он все рассуждал по поводу того, что она не права, что не понимает, откуда у нее такие мысли, — а она сидела, не слушая его, думая о том, что ведь она и не просит ни о чем. Она сама предлагает дать ему денег, заработанных на этой фирме и на учениках. И вот такая реакция.
Она, честно говоря, испугалась, когда он начал этот разговор. Потому что ни с того ни с сего вдруг, без повода зашел к ней и серьезно так: «Слушай, мать, надо поговорить». И она испугалась. Решив, что он знает — как-то откуда-то знает — и… Нет, она, конечно, догадывалась, что он не может знать обо всем, — даже как-то сказала себе со смехом, что так научилась врать, словно много лет изменяет мужу. По крайней мере матери после старого Нового года такую историю рассказала о том, как отмечала с Ольгой, что сама поверила, что именно так все и было.
И скажи ей вдруг Сергей, что какой-то его знакомый, знающий ее в лицо, видел ее в ресторане, или в клубе, или в казино, у нее был готов ответ, давно готов. Но он ничего не говорил — и столько времени уже прошло, восьмое февраля уже было сегодня, значит, почти месяц. И вдруг — надо поговорить. И очень серьезно это сказал. И с учетом того, что он давно с ней вообще ни о чем не разговаривал серьезно — если и говорил, то о своих делах, — было чего испугаться. А тут…
— Слушай, мать, надо бы нам машину новую. Нашей-то уже семь лет, что ни день, то чего-нибудь из строя выходит. А тут мужик у меня на работе сам предложил купить, три тысячи дает — ну я и подумал. Может, займем у кого, а там откладывать буду со своей зарплаты, и ученики у тебя. Потянем, как думаешь?
— Конечно, потянем. — Она так обрадовалась, что речь не о том, о чем она думала, что даже ответила не сразу. Вдруг вспомнив заодно, что не говорила ему, что проводит занятия на фирме — сто долларов за занятие, три раза в неделю, она уже за неполный месяц умудрилась семьсот долларов отложить, да еще двести потратить на платье, белье и чулки. И за два месяца, что предстояло еще с ними заниматься — до середины апреля, такой был договор, — еще почти три тысячи выходило. И с учеников восемьсот в месяц, а на еду ее зарплаты должно хватить. Сергеевой зарплаты она не видела никогда — он ее на машину тратил и вечно ерунды какой-то накупал, видеокассет, для компьютера чего-то, для дачи. Она даже сказала как-то в шутку, что такое ощущение, будто ему деньги карман жгут — вот и покупает все подряд. Так он обиделся — хотя правда ведь.
— Конечно, потянем, — повторила обрадованно, в самом деле радуясь тому, что они сменят наконец эту развалюху. Она тут как-то задумалась, что даже садиться в нее неохота — после того как поездила немного на совсем другой машине. — Только знаешь, давай иномарку купим. Ну не новую, конечно, подержанную — мне говорили, что тысяч за шесть можно нормальную иномарку купить, и она даже старая будет лучше новых «Жигулей». Три тысячи за нашу получаешь — три с меня…
Вот тут и началось. Про преимущества «Жигулей», про то, что она ничего не понимает в машинах — а он не понимает, откуда у нее такие мысли. И обидно стало — и она не сразу догадалась, что обидно ей потому, что она заглянула уже в ту, другую жизнь, в «Дольче вита». И догадалась, когда вспомнила его слова — насчет того, что для такой женщины, как она…
— Мать, ну что ты в самом деле! Я солидный человек — мне обычная машина нужна, простая, надежная. Я же не мальчишка — на иномарке разъезжать и всем хвалиться, смотрите, мол, чего купил…
— А вот Сазонов твой на иномарке, между прочим, — заметила колко. — Зам твой, кстати, — и ничего, разъезжает. На твой день рождения на ней приехал — я же видела…
— Это его дела! — Сергей разозлился, кажется, — может, потому, что раньше она всегда и во всем с ним соглашалась, если требовалось ее мнение. Но она сказала себе, что пусть злится — пусть не считает, что снизошел до нее своей беседой. Пусть знает, что у нее есть своя точка зрения. Тем более ему нужна эта машина — как будто она умеет водить или куда-то особенно на ней ездит. — У него, чтоб ты знала, жена в банке работает — а там зарплаты такие…