Сладкий грех. Падение

Мур Лина

— Ну что? Ты отвлекаешь меня, — с укором бросаю на него взгляд и облизываю пальцы. Я съела уже весь попкорн, и сама теперь вздулась, как попкорн.

— Тебе не нравится, когда я смотрю на тебя, Энрика?

— Мне не нравится, что мои мысли не могут сконцентрироваться на смерти на экране. Должно быть сочувствие, а я думаю о том, что ты думаешь про меня, когда смотришь на меня, — пожимаю плечами и ставлю ведёрко на пол.

— Счастье, — говорит он. — Большое счастье видеть тебя живой. Я не могу перестать это делать, Энрика.

— Хм, если я буду мёртвой и тебе нужно будет посмотреть на меня, то даю своё согласие на то, чтобы

ты меня забальзамировал, — усмехаюсь я.

— С этим не шутят.

— Почему? А что же нужно делать? Бояться смерти? Я столько раз хоронила своих любимых людей, что смерть стала для меня соперником. Я ненавижу её и презираю. И когда я умру, я надеру ей задницу при встрече. Поэтому я отношусь проще к смерти, чем другие. Смерть есть смерть. Вообще, людям наплевать на неё, они о ней не особо думают. Ведь сейчас кто-то умирает, а мы смотрим мультик. Смерть для нас становится страхом тогда, когда мы видим её, да и то рождается любопытство поглядеть, кого убили и узнать причины. Если это близкие люди, то появляется ненависть и злость на глупость этих людей. Я долго злилась на маму, она убила себя и моего брата, оставив меня с этим ублюдком наедине. Я злилась на папу, потому что он был слишком добр к людям и его убили. Да, смерть это злость и поэтому я её не боюсь. Я зла на неё, и только. Поэтому ничего плохого я не вижу в том, чтобы шутить над ней. Она ничтожна.

— Тебе нравится этот мультик? — Внезапно спрашивает Слэйн.

— Хм, на самом деле он какой-то скучный. Не люблю всю эту супергеройскую тему. Это фальшь. Обман людей, чтобы они выдумывали себе супергероев. А их не существует в реальности. Люди сами должны быть для себя супергероями. Так же, как и в книгах, в них всегда есть такой, как ты. Есть такая, как я. То есть кто-то сильный, красивый и богатый. И кто-то посредственный, бедный и тупой. В общем, девушек заставляют верить в то, что должен быть кто-то, кто их спасёт. Так вот, это всё дерьмо. Это зависимость. И я не хотела быть с тобой, потому что тогда стану похожей на этих всех тупых девиц. Но я стала такой и пока не жалею. Ну так что, мы уходим? — Улыбаюсь я, допивая свою содовую.

— Да. Уходим, — Слэйн сухо кивает мне и хватает своё пальто. Надо же поход в кино оказался провальной идеей. Тупость.

Я собираю мусор за собой и иду за Слэйном.

— Это потом уберут, — замечает он.

— Мне несложно. Я не сломаюсь. И я не свинья. Может быть, немного липкая, но не свинья. Меня всегда учили за собой прибирать. Папа говорил, что если я не буду этого делать, то не буду отличаться от животного в самой низшей пищевой цепочке и тогда меня сожрут. То есть я должна оставлять после себя ничего. Пустоту, словно меня и не было.

— Довольно необычное воспитание от отца, — хмурится Слэйн.

— Он был копом. Он знал, как прятать трупы, — смеюсь я.

— Он научил тебя этому?

— Нет, он даже никогда не говорил о работе, если в комнате была я. Он не позволял мне знать о том, как мир жесток, а вот мама рассказывала об этом. Они иногда спорили по этому поводу. Папа хотел, чтобы я никогда не видела жестокости, а мама, чтобы я была готова к ней. В итоге они оба просрали это дело, потому что я видела уже всё, а они ушли раньше, чем я могла бы осознать их слова.

Я выбрасываю весь мусор в урну рядом с залом, и мы идём к выходу.

— Мой отец, наоборот, всегда показывал мне, какие люди ублюдки и их нужно наказывать. Мама же требовала,

чтобы он не травмировал мою психику. Но она не знала, что я уже был травмирован и видеть очередную жестокость для меня привычно. Я рано узнал, что люди дерьмо. Слишком рано или же слишком поздно. Наверное, поэтому я решил больше заниматься боксом и борьбой, чтобы суметь защитить себя, но я никогда не нападал первым. В моей голове всегда сидел страх, что отец заставит меня быть им. Он сделает всё, чтобы я был в его власти, как его преемник. Он не остановится, а только берёт передышку, чтобы придумать что-то ещё против меня.

— Он просто мудак, Слэйн. Мудак, от которого я бы на твоём месте отреклась и всё, — фыркаю я, забираясь в машину.

Слэйн садится рядом и заводит мотор.

— Тогда я предам семью. Всех, кого люблю.

— Любовь не предполагает подчинение, Слэйн. Любовь — добровольный выбор чувствовать к человеку такие эмоции. Любовью нельзя манипулировать. Это низко.

— А если это как наркотик и зависимость? Если спать невозможно, пока не получишь кого-то в подчинение?

— Ну, тогда следует пройти лечение. Нельзя заставлять человека делать то, что он не хочет. Это насилие. Это не лучше того же изнасилования. Это причиняет сильную боль и разрушает человека. И твой отец хочет разрушить тебя. Так отцы не поступают со своими детьми, хотя что я могу знать, моего, вообще, убили и я не знаю, что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас, — пожимаю плечами и бросаю на Слэйна быстрый взгляд.

— То есть ты не простишь человека, если он обманом заставил тебя быть с ним? Я имею в виду, ты не найдёшь прощения для человека, который хотел для тебя лучшего, по его мнению? Может быть, это было ошибочно, но плохого он точно тебе не желал.

— Смотря что он сделал. Если он поступил, как твой отец, то нет. Меня отворачивает это от людей и ещё больше заставляет думать, что они всё дерьмо, и им нельзя верить.

— А как же любовь? Ты же хочешь влюбиться, Энрика.

— Ну и что? Любовь любовью, а подчинение исключительно мужским желаниям категорично вызывает отвращение. Как так, вообще, можно? Человек настолько высоко ставит свои желание другой личности, что забывает — рядом с ним живой человек, и он причиняет ему боль. Хотя так поступают все, но всё же. Это правильно?

— В некоторых случаях, да. Когда человек совершает ошибки и ему требуется помощь, но он не хочет принимать её из-за своей гордости и упрямого характера.

— Эй, ты что, сейчас обо мне? — Возмущаюсь я.

— Именно, Энрика. Я всегда говорю и думаю о тебе.

— Так, Слэйн, я отказываюсь от помощи, потому что не имею на неё право. Я не приму деньги и что-то другое, потому что это называется проституцией. Я с тобой по собственному желанию и точка, — зло складываю руки на груди.

— А если я буду поступать, как мой отец? Если я буду другим?

— Это произойдёт уже после нашего расставания, так что меня это не касается. В моей памяти останешься ты таким, каким я тебя вижу сейчас. А ты что, решил взять ведение бизнеса отца на себя?

— Мне придётся это сделать когда-нибудь. Таковы правила. При передаче главенства в семье старшему ребёнку передаётся управление всеми бизнесами семьи. Это обычно случается после свадьбы или чуть позже, когда глава семьи решит отойти от дел и жить на дивиденды.

— Хорошо, что мы уже расстанемся. Не хочу смотреть, как ты низко упадёшь, — кривлюсь я.