Славное море. Первая волна
Шрифт:
Без движения коченело тело. Зоя, насколько позволяли кольцо и ремень, передвигалась с одной половины своего плота на другую. Можно двигать ногами. Такие движения согревали, но и обессиливали ее. Наступило забытье. Действовал павловский закон торможения. Организм сам выключал всякую деятельность, чтобы не произошла катастрофа.
Очнувшись, Зоя второй раз глянула на часы. Равнодушные стрелки показывали девять. Неужели прошло только три часа? Но она тут же отвергла эту мысль.
Нет, конечно: прошло не три, а пятнадцать часов.
В море стало чуть светлее. Девушка глянула в небо. Теперь оно поднялось выше, хотя в нем не видно ни одного разрыва в тучах.
И вдруг с моря к тучам, оставляя черный след, метнулась ракета.
Зоя не поверила своим глазам. Но когда ее подняло на третью волну-,-в небо одна за другой поднялись еще две дымовые ракеты.
«Пришли!.. Товарищи!..» — крикнуло в ее мозгу, но губы не разжались. Потом она опустила голову, плотно прижала ее к доскам и тихо заплакала.
Она не могла подать никакого сигнала. Оставалось только ждать: увидят или пройдут мимо!
Зою нашли только через три часа.
Первым ее увидел капитан, теперь не сходивший с верхнего мостика. Здесь сильно качало, и при капитане стояли только боцман и Геннадий.
Капитан опустил бинокль, который до этого не отрывал от глаз, и облегченно вздохнул:
— Это они.
— На чем они держатся? — спросил боцман.
— Какой-то плот или большой ящик.
Сергей Петрович снова вскинул бинокль и с большим огорчением уточнил:
— Пока кто-то один, но где-нибудь близко и другой. Долго обшаривал в бинокль громоздящиеся, как горы, волны, но нигде не мог обнаружить ни одной заметной точки: кругом только вода.
Сухое лицо капитана помрачнело, капюшон плаща низко надвинулся на глаза.
— Иван Демидович, готовьте шлюпку, — приказал он боцману, — пойдете с Кривошеиным. Возьмите Серова.
Ветер слабел. Тучи поднимались выше, увеличивалась видимость, но внизу по-прежнему неистово ревело и дыбилось море.
У Геннадия заныло в груди, когда он посмотрел вниз, в этот грохот и безумную ярость волн.
Капитан заметил его тревогу и продолжал, обращаясь к боцману:
— Обязательно возьмите Серова, в шлюпке только он один вынесет эту качку.
Это была похвала. Капитан сейчас верил ему, надеялся на него. В груди Геннадия потеплело, сердце стало биться ровнее.
Но капитан хотел укрепить юношу еще больше.
— На, посмотри! — и, сняв с шеи бинокль, подал Геннадию.
Взяв бинокль, Геннадий долго вглядывался в морскую даль. В разрыве белых гребней было видно, как сползал с волны утлый плот с безжизненно распростертым на нем человеком.
— Видите? Там труднее, — сказал капитан. — Ну, в добрый путь!
…Волна, оторвав шлюпку от борта теплохода, сразу оторвала от него и мысли Геннадия. Он будто позабыл о корабле. Теперь были мысли о шлюпке, о море, о человеке на плоту. Страх как будто остался на корабле, где была сравнительно устойчивая палуба, и каждый чувствовал разницу между палубой и зыбким морем. Но мысли сразу же сжились с ним. Не поглотило же оно человека на плоту. Впрочем, некогда думать об этом. Всем глядеть вперед!
Над теплоходом взорвалось облачко пара, но гудок даже в шлюпке был чуть слышен. Потом поднялись две ракеты.
Шлюпка взлетела на гребень волны, и сидящие в ней сразу увидели, как со второй волны навстречу им сползал плот с человеком.
— Крышка трюмного люка! — определил боцман. — Но это не капитан.
— Это Зоя, — отозвался Геннадий, рассмотревший скорчившуюся маленькую фигурку на плоту.
Кривошеий затормозил веслами.
— Серов, на плот! — крикнул он, а когда стали сближаться с плотом, выбросил конец весла и зацепился за плот.
Геннадий перемахнул за борт и вскрикнул: под его тяжестью край плота ушел в волу.
Сильные руки старпома ухватили Серова за ворот и вернули в шлюпку.
— Осторожно! Не на землю прыгаешь! — крикнул он ему в самое ухо. — Придется мне. Боцман, идите к веслам!
— Дайте попробую еще раз, — попросил Геннадий и поспешно поднялся на ноги.
— Садись! — приказал боцман. — Почему не расшнуровал ботинки?
Иван Демидович вынул из кармана складной нож и разрезал шнурки, которые Геннадий должен был развязать еще на палубе.
Геннадию кажется, что боцман опять придирается зря. Возня со шнурками только задерживает.
Снова сблизились с плотом. На этот раз Геннадий прыгнул ближе к середине плота и сразу лег грудью рядом с радисткой.
Плот опять оторвало от шлюпки и далеко отбросило в сторону. Но плот — это не шлюпка. Под двойной тяжестью он глубоко осел, стал менее подвижным.
Гена уперся руками в настил и приподнялся, чтобы лучше увидеть шлюпку. Ему удалось заметить, как боцман и Кривошеин уверенно гребут к нему.
На душе стало спокойнее: там старые моряки, они не подведут. Он приложил руку ко лбу девушки. Лоб был чуть теплый. Тогда Геннадий стал торопливо отстегивать ремень. Когда ремень был выдернут из кольца, ему показалось, что на них обрушивается все море сразу. Он обхватил крепко девушку, тут же продел в кольцо руку и туго сцепил пальцы обеих рук.
Под ударом волны и без того перегруженный плот качнулся, готовый перевернуться. Но волна ушла, и Кривошеий с боцманом ловко подвели шлюпку. Геннадий поднял Зою и, не чувствуя тяжести, подал ее Кривошеину, а сам тут же прыгнул в шлюпку.
Пустой плот опять отошел в сторону, но теперь на него уже никто не обращал внимания.
…Зою поместили в санитарной каюте. Доктор быстро привел ее в чувство. Позвали капитана.
— Поздравляю, товарищ Карпова. Вы своими передачами помогли нам спасти команду, — сказал он и благодарно пожал руку девушки.
В глазах девушки заблестели слезы.
— Только не всю команду, капитан.
— Ничего, мы спасем и Лазукина, не волнуйтесь.
— Его нет, капитан, — он остался в шхуне.