Славное море. Первая волна
Шрифт:
У Геннадия стало больше сноровки и сил. Почти небрежным жестом он бросает ведро за борт и одним рывком выхватывает его на палубу, широко разливает воду-и старательно трет палубу шваброй.
Снизу поднялся боцман, подошел к матросу.
— Стараемся, Иван Демидович, — весело крикнул Геннадий.
Боцман прошел по вымытой палубе и как там, на реке, два раза повернулся на месте. На палубе остались лишь тонкие узоры из завитков чистой воды.
— Понял, как надо? — подмигнув Геннадию, сказал боцман.
— С вами поймешь. Сколько раз в пот вгоняли.
— Не вижу, чтоб мокрый был.
— Так привык же, Иван Демидович.
— То-то. Трудно, когда не знаешь, а если знаешь — какой труд. Садись, отдохни.
— Ничего, я постою.
— И то правда. Молодой, рано уставать. Потом — естественное положение человека стоять, а сидеть — это он сам придумал.
Боцман достал линьки и заставил матроса вязать морские узлы, сказав, что это ему сейчас нужно. Геннадий завязал прямой узел.
— Это на малую тягу, — сказал боцман н отложил в сторону. — При сильной тяге его потом трудно развязать.
— Ну, тогда рифовый. — И Геннадий легко связал вторую пару линьков.
Тут один конец линька заделывается так, что потом, когда приходила надобность, можно было потянуть и развязать узел.
Разохотившийся Геннадий приготовил две удавки, шкотовый и брамшкотовый узлы. Боцман довольно покрякивал. Но когда Геннадий сдал вахту и ушел обедать, Иван Демидович развязал все узлы. Они ему были не нужны. Это он незаметно тренировал Геннадия.
На следующий день к полудню над кораблем появились чайки, а вскоре впереди с моря поднялись изломанные очертания берега.
В порт пришли в сумерки. Это были первые дни с летними сумерками. После сплошного полярного дня казалось, что это не солнце закатилось за низкий морской горизонт, а легкая тень Столовой горы легла на бухту.
На кораблях, на причалах, в домах поселка вспыхнули и ярко отразились в бухте электрические огни. И сразу все ясно услышали, как на берегу, попыхивая дымком в побледневшее небо, гулко работала электростанция. Осветился огнями и «Полярный».
То, что теперь отчетливо прояснилась граница дня и ночи, всех успокаивало. Начиналась нормальная жизнь с ее устойчивым порядком.
У причалов собралось много народу. Все в порту еще были под впечатлением спасения команды шхуны «Заря». И спасенные, и их родственники, и все свободные от дела жители Северного порта вышли встречать и приветствовать команду теплохода.
В свете электрических фонарей зоркий Юсуп разглядел девушку в светлом плаще.
— Гляди-ка, она!
Геннадий догадался, о ком идет речь, но почему-то, совсем не думая, механически спросил:
— Кто?
— Да Зоя же наша.
Геннадию пришлось два раза перебрать взглядом всю толпу на причале, пока не увидел ее. Не в форменной одежде, а в легком незастегнутом плаще, из-под которого виднелось белое платье, она казалась совсем тоненькой девочкой-подростком.
— Ах, хорош девушка, — сказал восхищенный Юсуп. — Такой храбрый человек.
И, окинув друга теплым, немного погрустневшим взглядом, добавил:
— Счастливый ты, Генка. Думаешь, она корабль встречает? Не-е. Тебя встретить пришла.
Не отвечая Юсупу, Серов широко замахал фуражкой. На берегу заметили. В руке Зои заколыхался белый платочек. В руках ее соседей тоже замелькали платки.
Однако ни Серов, ни кто другой не сошли на берег. Была хоть и короткая, но все же ночь.
Порт постепенно затихал. Сумерки сгустились. Люди понемногу разошлись с причалов. В посиневшем небе замелькали редкие, еще бледные арктические звезды.
На палубе посвежело. Геннадий плотней запахнул бушлат.
— Холоднеет. Вот и лето прошло. Скоро домой, — сказал он вслух, хотя знал, что рядом с ним никого нет. И неожиданно был удивлен, почти испуган, услыхав позади:
— Ты что это, сам с собой разговариваешь?
Увидев подошедшего из сумрака надстроек Сергея Алферова, он успокоился.
— Ты тут с собой про конец навигации и возвращение домой говорил. Радуешься?
— Конечно, — ответил Геннадий. — А ты нет?
— А я нет. Зима, корабли на приколе, а я не наплавался, не надышался морем. Не хочу я на прикол.
— Опять о Кейптауне размечтался?
Сергей ответил не сразу. Прежде пристально посмотрел на черневшую громаду Столовой горы, может, такой же самой, как и в том далеком южноафриканском портовом городе.
— Ты не думай, Геннадий, что я стремлюсь в дальнее плавание потому, что другие страны посмотреть хочется. Это, брат, правда только на одну треть. Я хочу, чтобы у меня дела на весь год хватило.
— Ты же механик, на ремонте работать станешь, — сказал Геннадий.
— Жадный я. Мало мне этого. Я хочу, чтобы рукам постоянное дело было, а глазам всегда новое видеть. И чтобы солнце надо мной. А если нет солнца, то ветер. Со всех сторон чтобы дул.
Помолчал и, немного остывая, спросил:
— Может, и не хорошо быть таким, а? И сам же ответил:
— Может, и не хорошо, а такой.
Позже, когда они уже лежали в постелях и возбужденные ночным разговором не могли уснуть, Геннадий подумал: «Да, Сергей такой же одержимый, захваченный морем, как Носков Арктикой. Только Сергей умный, любит дело и хозяин своей мечты».
На следующий день Геннадий встретился у межпалубного трапа с Кривошеиным.
— Иди переоденься в выходное, — вместо ответа на приветствие сказал старший помощник.
— Я на вахту.
— На вахте тебя заменят. Разве ты ничего не знаешь?
Удивленный Геннадий отрицательно покачал головой.
— Приезжала Зоя Карпова с отцом. Мы приглашены в гости. Видно, тебя не стали будить. Капитан поручился, что привезет тебя.
Геннадий стеснялся, не хотел ехать в гости. Но ему очень хотелось увидеть Зою. Потом, за него ведь поручился капитан. Надо ехать.
Он вернулся, надел новые брюки, фланельку и вышел из каюты, но в коридоре раздумал, вернулся, надел бушлат и фуражку, словно боялся, что без этого его не признают настоящим моряком.