Славное море. Первая волна
Шрифт:
И она торопливо рассказала об их последних минутах на «Заре», о гибели капитана.
— Почему он остался? Что он сказал напоследок? Зоя вспомнила только его слова: «Не медли, Зоя, как промедлил я».
— С чем же он промедлил? — спросил капитан. Девушка молчала.
Капитан повернулся к выходу и вдруг мысленно сам себе ответил: «Промедлил уйти с мелкого места».
Глава десятая
Шторм прекратился только через сутки, прекратился внезапно. Сразу разорвались на мелкие клочья и быстро исчезли за горизонтом тучи. Потом утих ветер, ярко брызнуло солнце, и над мокрой палубой заструился легкий парок.
— Снять брезент, разостлать на палубе, просушить робу! — послышался приказ боцмана.
Матросы отдраили трюмные люки, брезент расстелили для просушки. Из кают вынесли и развесили где только можно мокрые бушлаты, брюки.
Геннадий не хотел больше возвращаться в каюту и уселся на узкую скамейку у машинного отделения, по правому борту. Он соскучился по солнцу и теперь блаженно подставил ему свое исхудавшее, почерневшее лицо. Не этого он ждал от своего первого путешествия в Арктику.
К борту подошел боцман. На гладко стриженной круг, той голове играло солнце. Он глянул в море, и его загорелое, обвеянное многими морскими ветрами лицо по-молодому зацвело. Вздохнув всей грудью, Иван Демидович раскинул в стороны крепкие руки и тут же несколько раз сильно сжал их в локтях, как это делают физкультурники на зарядке, пружинисто поднялся на носках и, обращаясь к морю, спросил:
— Ну что, нашумелось?
На минуту измученному Геннадию он показался сказочным богатырем, который в течение нескольких дней вел отчаянную борьбу с морем. Море устало и смирилось, а он, удовлетворенный победой, довольно усмехаясь, разминает мускулы.
Море еще продолжало зыбиться, но в безветрии уже гасли на волнах пенные гребни. Округлые, покатые волны больше не обрушивались на палубу, и теплоход легко подминал их под себя. И цвет у них изменился. Теперь они не мутно-серые, а желтые, будто море к концу шторма взбаламутилось до самого дна и подняло глубинный ил.
Геннадий, подойдя к боцману, поделился с ним своими мыслями.
— Плохо ты знаешь море, — повернувшись чуть боком, чтобы видеть матроса и воду, сказал боцман.
— Тут, брат, такая глубина, и нет такой силы, чтобы взбаламутить его до дна.
— А как же цвет? Сейчас он другой, почти желтый.
— Это все от солнца. Моряки говорят, что солнце красит море в сто цветов.
— Уж и в сто! Да в природе семь цветов всего, а остальные оттенки.
— Ну, пусть и оттенки, — согласился боцман. — Л только их в море не меньше ста. Утром море под солнцем зеленое, это если оно тихое, а если волнуется, цвет другой: то синий, то стальной. Чуть солнце передвинулось— и море зацвело по-новому. Старые моряки это хорошо знают.
Боцман по всегдашней привычке положил крупную руку на плечо Геннадия.
— А первая волна, она всегда так: и далеко отбросит, и зашибить может. К ней приноровиться надо. Так-то, брат.
«Да, первая волна уже была, — подумал Геннадий. — Была там, возле плота».
Но теперь он уже не мог сказать, что она последняя. Что-то в груди негромко подсказывало: «Нет, не последняя».
На палубу вышел доктор, заговорил с боцманом о солнце. Потом, как бы нечаянно вспомнив, сказал:
— Серов, пройдите в санитарную каюту. Вас радистка просит.
Геннадий быстро спустился вниз и нетерпеливо открыл дверь каюты.
— Садитесь, — немного хрипло сказала Зоя и глазами показала на стоявшую рядом табуретку. — Простыла я немного.
На Геннадия мягко и устало глядели те самые синие глаза, которые он тогда видел через букет цветов.
— Это вы спасли меня?
Он молча сел, не зная, что ответить. Разве он один спас бы ее?
Она высвободила из-под серого пушистого одеяла открытую до плеча руку и подала ему. Бледное, осунувшееся лицо в обрамлении густых светлых волос порозовело.
— Спасибо вам. Вы смелый.
Он пожал ее теплые мягкие пальцы и опять ничего не. ответил.
— Спасибо, — повторила она еще раз и легонько потянула руку из его ладони.
Гена спохватился, бережно опустил ее руку на мягкое одеяло и сам спросил:
— Вы теперь хорошо себя чувствуете?
— Хорошо. Сегодня мы встретимся с теплоходом «Якутия», он идет в порт. Капитан сказал, что нас переправят туда. И я захотела увидеть вас. Мы уже встречались раньше, в порту. Я и подумала: тот ли?
И чтобы не говорить только о себе, спросила:
— А вы раньше плавали?
Геннадий сознался, что не плавал раньше и не собирался плавать, потом подробно рассказал о короткой матросской жизни, от первого прихода на корабль до сообщения о бедствии шхуны «Заря». И вдруг спросил:
— Вы-то теперь плавать не станете?
— Что вы? — ответила она. — Обязательно буду. Куда же мне?.. На море живем.
Она попыталась улыбнуться, по широкой улыбки и получилось. Слабость еще не прошла. Геннадий увидел, как длинные светлые ресницы девушки медленно опускаются на синие глаза. Он стал прощаться. Она не удерживала его, и только когда он уже отошел от кровати, попросила:
— Когда вернетесь в порт, заходите к нам. Я буду рада. — И уже с закрытыми глазами добавила — Очень буду рада. Заходите.
К острову подошли в полночь. Солнце низко висело над горизонтом, и от невысоких гор и домов лежали длинные серые тени.
На острове не спали: весело суетились люди, встревоженные гудком, беспокойно метались собаки. Не видно было ни стремительных в полете стрижей, ни хлопотливых ласточек. Над тесовыми крышами, стрельчатой антенной радиостанции летали белые чайки.