Славянские древности
Шрифт:
Вещами, которые клались вместе с умершим в могилу (обычно еда, некоторые орудия труда и оружие), славянские погребения, как правило, весьма бедны. С этой стороны славянские погребения не могут сравниться с могилами их соседей. Богатые могилы являются у славян исключением.
Этот основной обряд дополнялся и усложнялся рядом других обычаев, которые мы сейчас рассмотрим.
Тело умершего выносили из дому не через двери, а через специальный пролом, сделанный для этой цели, очевидно для того, чтобы душа, пожелавшая возвратиться, не нашла обратно дорогу. Подтверждением этого обычая может служить, например, вынос тела князя Владимира в Берестове в 1015 году, а также большое количество позднейших пережитков этого обычая [742] . При выносе тела и в течение всего пути до кладбища родственники провожали умершего хвалебными речами, а также плачем женщин (жалением). Причем сопровождающие иногда исцарапывали себе лицо ногтями, наносили себе раны, остригали волосы. Эти причитания являлись уже не выражением истинного горя от потери умершего, а обрядовыми, аффектированными, ритуальными стенаниями. Любопытно, что во многих славянских странах этот обычай полностью сохранился до наших дней, а на Балканском полуострове и в России для этой цели до сих пор нанимают специальных женщин-плакальщиц, называемых покайнице, наркаче, плакальнице, жалеющие, плачки. Такие плакальщицы до недавнего времени нанимались также
742
Лаврентьевская летопись (ПВЛ, I, 89) и „Ziv. st. Slov.“, I, 244 след.
743
Ebbo, I, 6; Kadlubek (Bielowski, Mon. Pol. hist., II, 182, 268). Об этом упоминают также некоторые русские поучения, кроме того, существует специальное древнее поучение (до сих пор не издано) „Слово св. Дионисия о жалеющих“.
744
Ибн-Русте, Масуди, Гардизи (Гаркави, 264, Rozen, 56 и Bartold, 123); Canaparius, Vita Adald., 2; Kadlubek (Bielowski, lok. cit.). Позднейшие свидетельства весьма многочисленны. См. „Ziv. st. Slov.“, I, 246 след, и Bugiel, Bulletin de la Soci'et'e d’anthropologie, 1925, 122.
Кульминационным пунктом погребального обряда была добровольная или вынужденная смерть оставшейся жены покойника, а иногда и дружины, ему служившей. Об этом свидетельствует ряд древних известий, имеющихся у Маврикия и Льва Мудрого о южных славянах и у Титмара о поляках. Особенно важным в этом отношении является сообщение св. Бонифация, содержащееся в его послании к королю Этибальду [745] . Что касается восточных славян, то ряд арабских писателей указывают на тот же обычай и у них; о женах воинов Святослава в 971 году под Доростолом пишет Лев Диакон [746] . Но наиболее яркое, полное драматизма описание такой «добровольной» смерти жены знатного русского воина где-то на Волге оставил Ибн-Фадлан. При чтении его у нас, однако, возникают некоторые сомнения: действительно ли Ибн-Фадлан рассказывает здесь о славянке и о славянском обычае, поскольку его русский воин, очевидно, сам норманского происхождения [747] . Археологических подтверждений этого обычая найдено мало, и они носят неопределенный характер, так как нельзя доказать, какой смертью умерли женщины, останки которых временами находят в могиле рядом с останками мужчин.
745
Maurik., Strat., XI, 5; Leon, Tact., XVIII, 105; Thietmar, IX, 3; Bonifac. в 59 послании (Jaff'e, Mon. Moguntiaca, 172).
746
Ибн-Русте, Истахри, Хаукаль, Балхи, Масуди, Персидский географ и др. См. А.Я. Гаркави, указ. соч., 125, 136, 193, 221, 265, 270, 276. Mas’^ud^i (ed. Rozen), 55, 56; Персидский географ (ed. Туманского), 135; Leon Diacon, IX, 6. Подробности см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 248–249.
747
См. в словаре Якута слово R^us. Полный текст см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 377.
В действительности «добровольная» смерть, разумеется, не всегда была добровольной. Обычно, особенно в знатных семьях, смерть жены являлась неизбежным следствием устойчивой традиции, согласно которой такая смерть должна была наступить. Женщину, выразила ли она добровольно свое согласие или была выбрана для этой цели, как это красочно описывает Ибн-Фадлан, перед тем как вести на костер, опаивали и таким путем добивались того, что она уже не оказывала сопротивления на костре. Обычай этот, разумеется, не является чисто славянским и засвидетельствован у ряда соседних со славянскими народов: у германцев, литовцев, пруссов, фракийцев, скифов и сарматов [748] . Однако отсюда не следует делать вывод, что этот обычай был перенят именно у них. Он является старым наследием индоевропейского периода. Принесение в жертву господину наряду с женами юношей, коней и собак являлось неизбежным следствием только что описанного обычая и также засвидетельствовано у славян [749] . Интересную особенность этого обычая отметил еще Масуди: в жертву приносилась не только жена умершего мужа — когда умирал неженатый молодой человек, то в жертву приносили девушку, обеспечивая ему таким образом для загробной жизни жену, которой он не имел при жизни [750] . Этот посмертный брак являлся весьма интересным доказательством веры в загробную жизнь, и я не сомневаюсь, что в некоторых обычаях, сохранившихся до сих пор у славян при похоронах молодых людей и девушек, мы должны усматривать пережитки, связанные с этим обычаем, правда, уже значительно ослабленные. Это всегда отголоски свадебных обрядов [751] .
748
См. „Ziv. st. Slov.“, I, 254.
749
„Ziv. st. Slov.“, I, 257–61. В этом отношении также имется много археологических свидетельств (находки в могилах костей лошадей, собак и проч.).
750
А.Я. Гаркави, указ. соч., 129.
751
Я собрал их в „Ziv. st. Slov.“, I, 256.
Другой интересной особенностью древнеславянского погребального обряда является погребение в ладьях. Обычай класть тело умершего в лодку и сжигать его вместе с ней либо насыпать над несожженной ладьей могильный курган часто встречается у северных германцев и балтийских финнов. В частности, известны находки лодок в скандинавских могилах. У славян погребения в ладьях очень редки, и если встречаются, то только на востоке (засвидетельствованы они как письменными источниками, так и археологическими находками, однако последние подтверждены недостаточно), и поэтому весьма вероятно, что этот обычай перешел от указанных выше соседей, в частности, под влиянием скандинавских русов. Кроме того, он засвидетельствован на Руси только в отношении княжеского рода [752] . Первоначально ладья, несомненно, означала всего лишь судно, представленное для загробной жизни. Чем пользовался умерший на этом свете, то же должно было быть в его распоряжении и на том свете.
752
Лаврентьевская летопись, стр. 55, и миниатюра жития Бориса и Глеба (Сильвестровский сборник). См. также описание Ибн-Фадлана (А.Я.
Также под чужеземным влиянием, но на этот раз античным, к славянам в конце языческого периода перешел обычай класть в могилу деньги на дорогу в загробный мир. Это, несомненно, античный обол, дававшийся умершим для Харона, обычай, проникший к славянам по нижнему Дунаю или с берегов Черного моря. Даже в беднейших гробницах древнего Пантикапея, как правило, имеются медные деньги.
У славян этот обычай укоренился настолько глубоко, что многочисленные следы его мы не только находим в погребениях X и XI веков, но он удерживался и много времени спустя; более того, славяне во многих местностях еще и теперь вкладывают деньги умершему в рот или в руку, не понимая первоначального значения этого обычая [753] . Так поступают, например, в восточной Моравии, Словакии, на Украине, в Белоруссии, в Польше и на Балканах.
753
Подробности см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 266.
Пользуясь случаем, я хотел бы одновременно отметить, что «мертвый» по-древнеславянски — навь, и это слово одновременно означало и загробный мир вообще. Некоторые лингвисты искали в этом слове еще один отголосок упомянутого античного влияния, связывая его с греческим , латинским navis и имея в виду лодку, на которой Харон перевозил души умерших на тот свет [754] . Хотя эту связь и нельзя отрицать (в древнем чешском и польском языках мы имеем nav, n'ava также и в значении лодка), этот лингвистический вопрос все же следует оставлять открытым. Столь же возможно, что старославянское навь не связано с navis, но происхождение его древне-индоевропейское, так же как и готское naus и литовско-латышское navit, nave [755] .
754
Так, в частности, полагает А. Котляревский в своем ценном и обширном исследовании „О погребальных обычаях языческих славян“ (М., 1868). В настоящее время эта работа уже весьма устарела.
755
„Ziv. st. Slov.“, I, 268.
Неясно и происхождение обычая хоронить мертвых в санях или привозить умерших на санях к могиле, даже если погребение происходило летом. В русских источниках, по которым этот обычай нам только и известен, имеется несколько сообщении о том, что тела умерших князей Владимира, Бориса, Глеба, Ярослава, Михаила, Святополка (X–XII века), хоронились ли они зимой или летом, привозились к месту погребения на санях [756] .
Более того, люди, ожидавшие своей смерти, готовили себе для погребения сани, а старое русское выражение «сидеть на санях» означало то же, что и «быть перед смертью» [757] . Этот обычай еще долго удерживался в России и на Украине, а в Карпатах он бытует и до сих пор; имеются известия о подобном же обычае в Словакии, Польше и Сербии [758] . В сани всегда впрягались волы.
756
Лаврентьевская летопись, 128, 158, 181, 296 (ПВЛ, I, 89, 121, 196), Житие Бориса и Глеба (миниатюры).
757
См. начало „Поучения князя Владимира Мономаха“ (Лаврентьевская летопись, стр. 232) и „Описание смерти монаха Феодосия“ под 1074 годом (там же).
758
„Ziv. st. Slov.“, I, 271. Об этом и предыдущем обычаях большое исследование написал проф. Д.Н. Анучин, Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда (М., 1890). См. по этому вопросу также работу Т. Волкова „Le traineau dans les rites funeraires de l’Ukraine“ (Rev. des trad, pop., Paris, 1896). См. литературу в „Ziv. st. Slov.“, I, 269.
Поскольку же этот обычай распространен также и у финнов и среди некоторых урало-алтайских племен, возникает законный вопрос: является ли он местным, славянским, или же заимствован славянами у соседних с ними народов? По всей вероятности, обычай везти тело покойника на санях является все же местным как у славян, так и у финнов и связан с характером русской земли, а также с тем, что сани были на Руси древнейшим видом транспорта. На вопрос о том, где возник обычай класть в могилу сани, нельзя дать удовлетворительный ответ.
Весьма интересной и существенно важной подробностью древнеславянского погребального обряда является также погребальное празднество, так называемая тризна и связанный с нею пир (пиръ, страва).
С полной достоверностью тризна засвидетельствована только у восточных славян, однако известия, которыми мы располагаем в отношении остальных славян, дают право не сомневаться, что тризна была известна всем славянам. Подробного описания того, что, собственно, представляла собой тризна, нет, однако сопоставление различных дошедших до нас известий дает все же возможность восстановить истинную ее картину.
Первые страницы летописи рассказывают только о том, что племена радимичей, вятичей, северян и кривичей совершали над покойником тризну (применяют термин тризну творити) до того, как его сжигали; там же, под 945 годом, мы читаем, что княгиня Ольга справляла тризну над могилой Игоря, но что позднее она сама, став христианкой, повелела над ее могилой тризну не творить. Значительно больше сведений о тризне мы находим в русском источнике «Житие Константина Муромского», источнике хотя и более позднем, но содержащем много древних традиций. В нем наряду со словом «тризна» упоминается также делание бдыну (бдынъ) и битва [759] . О языческих погребальных празднествах упоминают и польские хроники, но термин «тризна» в них не приводится. Не употребляет его и Саксон Грамматик в описании погребения, которое устроил своему умершему брату славянский князь Исмир [760] . В чешских источниках слово «тризна» хотя и является inferiae, placatio mortuorum, записанным между чешскими глоссами в словаре «Mater Verborum» (XIII век), но глосса эта является подделкой [761] . Зато к чешской «тризне», очевидно, относятся празднества, о которых упоминает хроника Козьмы Пражского (III, I). Князь Бржетислав в 1092 году наряду с другими запретил особые празднества в честь умерших: «item sepulturas, quae fiebant in silvis et in campis, atque scenas, quas ex gentili ritu faciebant in biviis et triviis, quasi ob animarum pausationem, item et iocos profanos, quos super mortuos suos inanes cientes manes ac induti faciem larvis bachando exercebant».
759
„Ziv. st. Slov.“, I, 246, 274. Весь источник опубликован в исследовании А. Котляревского, Погребальные обычаи, 128. Что означает выражение „делати бдынъ“, неясно, я истолковал бы его скорее всего как бдение и связанные с ним элегии над умершим. Ср. „umrlci“ ночи у чехов и „puste“ — ночи в Польше. („Ziv. st. Slov.“, I, 247).
760
Kadlubek (Bielowski, Mon. Poloniae Hist., II, 268), Saxo (ed. Holder).
761
„Ziv. st. Slov.“, I, 274.