Славянские древности
Шрифт:
Уже из этих сообщении видно, что тризна была не одним лишь погребальным пиршеством, но и чем-то другим, каким-то празднеством драматического характера (scenas faciebant et iocos profanos induti faciem larvis), главной частью которого было представление битвы, на что, помимо слова «битва» в «Житии Константина Муромского», указывает как этимологическое значение слова «тризна», связанное с чешским tr'yzniti, польским tryzni'c в значении «бить кого-то», так и значение слова «тризна» в церковнославянских источниках, где оно в переводах соответствует греческому , , , (тризновати — pugnare, тризникъ — pugnator) [762] .
762
Там же, I, 278.
Все это вместо взятое показывает, что при погребениях, а позднее и во время празднеств в честь мертвых проводилась состоявшая из символических движений праздничная игра, главным моментом которой была военная сцена (состязание), сопровождавшаяся бряцанием оружием, криками и военными песнями. Разумеется, это не было воспроизведением какой-то битвы, в которой некогда участвовал умерший, или воспоминанием о ней, так как вся игра, очевидно, имела магическую подоплеку.
763
Там же, I, 278–281. Д. Зеленин, „Живая старина“, 1911, 410.
Пиршество, следовавшее после тризны, называлось пиръ либо страва. Последнее слово очень интересно еще и тем, что оно упоминается уже в связи со смертью Аттилы в Венгрии в 453 году, свидетельствуя одновременно и о том, что подданные Аттилы в средней Венгрии должны были быть славянами [764] . Иордан говорит [765] , что над гробом Аттилы был устроен обильный пир, который называется страва (stravam super tumulum eius, quam appellant ipsi, ingenti comessatione, concelebrant), — то есть употребляют славянский термин, и поныне означающий пищу и засвидетельствованный в древних чешских и польских источниках XIV и XV веков, специально в значении погребального пира [766] .
764
См. „Slov. star.“, II, 136.
765
Iord., Get., 258.
766
Подтверждения см. в „Ziv. st. Slov.“, I, 282.
Погребальные пиры, устраивающиеся с подобным же расточительством и обилием еды и меда, засвидетельствованы с древнейших времен также и у других славян [767] , и, как известно, до сих пор у всех славян принято гостям, прибывшим на похороны, преподносить еду или по крайней мере крепкие напитки. В Белоруссии при этом и по сей день хозяин и гости угощают небольшим количеством еды и напитков [768] также и души предков, которых призывают и благодарят за то, что они угостились… обращаясь к ним и молясь им так, как, очевидно, и тысячу лет назад [769] .
767
Ср. также пир князя Мужока в 593 году [Theophyl. Simoc., VI, 9; Theoph. (ed. Boor), 270], князя Измира [Saxo (ed. Holder), 276], см. „Ziv. st. Slov.“, I, 274, 275. В древней Руси засвидетельствован обычай опорожнять чашу в честь умершего, а также в честь рода и рожаниц („Ziv. st. Slov.“, I, 282).
768
„Ziv. st. Slov.“, I, 281.
769
Записал Шейн, Материалы, I, 2, 556, 569, 596. To же отмечает в XVI в. и Ян Менеций (Script, rer. livon., II, 391).
Подобным же образом, как и во время самих похорон, умершие чтились совместно в дни, посвященные поминовению мертвых. Непосредственных известий об этом со времен язычества дошло не много [770] , однако о живучести этого обычая (не только у славян) свидетельствует лучше всего то, что как восточная, так и западная церковь включила эти дни в число церковных праздников и, несмотря на все свои попытки, не смогла лишить славян древних языческих атрибутов, к которым в первую очередь относится обычай приносить на могилы пищу для умерших, а также различные драматические игры, а зачастую и разнузданные празднества, устраивавшиеся при этом. Насколько еще сильно удерживаются языческие представления в самых глухих славянских областях Балканского полуострова, где до сих пор сохранилось еще много таких дней, посвященных памяти умерших, носящих самые различные наименования [771] , видно, например, из того, что в Сербии священник в отдельных местностях не только сам кладет еду на могилы, но даже заклинает злые души умерших не возвращаться обратно. В Болгарии подобным же образом на сороковой день после смерти священник окуривает могилу умершего и в сделанное отверстие наливает воду и кладет еду [772] . Вообще же можно сказать, что у католиков древний обычай кормить на кладбищах умерших исчез полностью или же оставил после себя незначительные следы, в то время как у православных болгар, сербов и русских этот обычай погребальных пиршеств на кладбищах сохранился в неприкосновенности.
770
О них упоминают Ибн-Русте и Гардизи (А.Я. Гаркави, указ. соч., 265, Bartold, 123).
771
„Ziv. st. Slov.“, I, 291–292. Наиболее распространенными терминами среди славян являются задушница, задушки (от славянского душа) и помен, поминки (от старославянского мьнети). На Руси и на Балканах весьма распространен также термин трапеза от греческого .
772
„Ziv. st. Slov.“, I.
Из празднеств и игр, устраивавшихся славянами в честь душ умерших, заслуживают упоминания и так называемые русалии и радуницы, о которых мы будем говорить еще раз в VI главе. Русалии, являвшиеся на Руси явным пережитком язычества, во многих случаях засвидетельствованы уже в XI веке. Против них ополчились светские и церковные христианские князья. Радуницы в древний период славянства не засвидетельствованы [773] , но как праздник умерших распространены по России, куда так же, как и русалии, проникли под греко-римским влиянием. Оба эти праздника свидетельствуют также и о сильном влиянии, которое оказывала на славян римская культура со времен империи. Оба названия — античного происхождения: русалии от rosaria, rocalia (римский праздник роз), а радуница от , [774] ; и хотя, как следует предполагать, славяне и до этого имели свои дни поминания умерших, свои задушницы, поминки, dziady и т. п., все же не подлежит сомнению, что они переняли не только новое название, но и переняли сами празднества точно такими же, какими они видели их у греков и римлян.
773
Впервые о радунице упоминается в IV Новгородской летописи под 1372 годом; русалии упоминаются уже в Киевской летописи под 1068 годом вместе со скоморохами и музыкой, а часто и в запретах и проповедях того времени („Ziv. st. Slov.“, I, 292, III, 54, 260).
774
О русалиях см. исследование F. Miklosiche, Die Rusalien, Sietzungsber., Akad. in Wien, 1864; о радуницах — упомянутую работу М. Мурко (с. 144, 152). Более подробно см. в гл. VI.
Остальные погребальные обряды не столь важны и не имеют такого значения.
Возжигание огня на могилах, которое упоминается только с XV века, является, очевидно, уже лишь отголоском первоначальных костров, на которых когда-то сжигались покойники [775] . То же значение, очевидно, имеют и кострища, которые находят в различных слоях могил XI–XII веков рядом со скелетом, либо над ним, или под ним. Иногда трудно решить — то ли это костер, на котором готовилась пища для погребального пира, то ли это только пепел от огня, зажженного в память умершего. Следует все же полагать, что огонь, разводившийся на могиле умершего, служил и для той, и для другой цели.
775
„Ziv. st. Slov.“, I, 296.
Современный славянский фольклор сохранил следы еще ряда обычаев, которые в своей основе и по своему характеру относятся к периоду язычества. Это, например, обычай открывать окна, для того чтобы душа умершего могла улететь, вынос покойника таким образом, чтобы тело его не коснулось порога, обычай бросать камни и ветви через плечо и запрещение оглядываться назад при возвращении с кладбища, обычай облекаться в траурные одежды (вывернутые наизнанку), пробивать мертвое тело колом, сжигать солому на пути, делать для выхода души отверстия в гробу, бросать камни на могилу и т. д. [776]
776
„Ziv. st. Slov.“, I, 298–299. Обширные данные о погребальных пережитках собрал A. Fischer в работе „Zwyczaje pogrzebowe ludu polskiego“, Львов, 1921.
Необходимо, однако, указать, что известные мне источники сведений о подобных обычаях в древнее время не содержат, не подтверждаются археологическими данными. Источники также ничего не говорят и об обряде очищения, который совершался после возвращении с похорон при помощи огня или воды, и об обычае изгонять возвратившуюся в дом душу умершего, выметая комнату метлой или размахивая в воздухе топором [777] . Обычай надевать маску на лицо покойника у славян не засвидетельствован, хотя он и был распространен у их соседей [778] .
777
„Ziv. st. Slov.“, I, 299.
778
Там же.
Формы могил и кладбища
Настоящий раздел главы о славянских погребениях посвящен подробностям устройства могилы, собственно насыпи над ней, затем положению трупа в могиле, ориентации его по отношению к странам света, погребальному инвентарю и т. д. Обо всем этом, насколько древние источники и прежде всего, разумеется, археология дают для этого материал, я подробно написал в моей книге «Жизнь древних славян». Как в конце первого тысячелетия выглядели славянские могилы in situ, мы знаем по многим тысячам могил конца первого и начала второго тысячелетия [779] . Однако в данном обзоре восстановить все подробности невозможно. Поэтому не остается ничего другого, как отослать читателя к этому труду, а здесь удовлетвориться лишь изложением важнейших черт, характерных для всего славянства IX–XI веков.
779
В общем следует отметить, что из могил, относящихся к этому периоду, нам известны пока только славянские могилы западных и восточных земель, а также среднего Подунавья. На самом Балканском полуострове (за исключением Далмации) я пока не знаю ни одного значительного славянского могильника VI–X вв., хотя история говорит нам, что славяне в тот период уже заселили Балканы. Могилы этого периода, несомненно, весьма бедны, и если их случайно и открывают, то они не привлекают к себе достаточного внимания.