След Кайова
Шрифт:
Команчи по-прежнему не давали нам терять бдительность, так что спокойная жизнь нам не грозила. Думаю, в некотором смысле апачи считали меня за своего, по крайней мере, за воина, и гордились моими победами, считая своим учеником.
Всего несколько месяцев прошло после того, как закончилась война между Штатами, когда я появился в лагере Кэйт Ланди и сделался ее старшим работником. И только почти через десять лет мы заявили о собственности на полмиллиона акров пастбищных земель и наше клеймо на тысячах голов скота по всей стране.
Но в некоторых отношениях я знал Кэйт не лучше, чем при нашей первой с ней встрече.
Однажды, через несколько недель после того, как я отбил Альвино у команчей, она спросила меня:
— Что ты сказал про меня апачу? Я слышала, как он тебя спросил.
— Он хотел знать, ты моя женщина или нет.
Последовала продолжительная пауза, и наконец она спросила еще раз:
— И что же ты ему ответил?
— Я ответил, что это так. Он не понял бы другого ответа.
Она опустила глаза.
— Нет… нет, думаю, ты ошибаешься.
Много воды утекло с тех пор, но моя память хранила все в мельчайших подробностях. Размышляя над этим сейчас, я не приблизился к разрешению моей проблемы. Но воспоминания об Альвино натолкнули меня на мысль о том, как апачи подошли бы к решению задачи с поездом, начиненном пятьюдесятью головорезами. Они непременно проникли бы в поезд, когда его пассажиры спали, и неожиданно напали бы. Решение самое простое, но, но словам Фланагана, здесь не было удобного места, чтобы на ходу незаметно проникнуть в поезд. Говорил ли он правду? Или только предполагал, что такого места нет?
Фланаган, безусловно, настроен дружески. Я верил в его искренность. Но он работал на железной дороге и должен был защищать ее интересы.
На нашем месте апачи залегли бы в засаде, дождались момента, когда все враги покинут поезд, и неожиданно напали бы на них, равномерно распределившись между станцией и салуном.
Поднявшись, я обошел все вокруг. Для внезапного нападения укрытия хватало: старая конюшня, сам салун, вагоны на запасном пути, стога скошенного на лугу сена.
Когда я вернулся, Галардо, Мэйсон и Д'Артагэ спали на полу, завернувшись в свои одеяла. Фланаган собирался уходить.
— Ирландец, — подошел я к нему, — ты ведь не станешь телеграфировать на соседнюю станцию, чтобы предупредить тех людей, правда?
— Мистер, это ваша война — не моя. Вы сами в нее ввязались. Если ваши действия не связаны с нанесением ущерба железной дороге или пассажирам, меня это не касается.
— Касается ли это лысоголовых?
— Когда они покинут поезд, — ответил он, — я перестану нести за них ответственность. Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь кому-нибудь из них.
— Если тебе когда-нибудь вздумается стать ковбоем, приезжай на ранчо «Тамблинг Б». Мы всегда найдем для тебя место.
Он ушел, и я не стал его задерживать. Мегари стоял в дозоре, а Роди Линч присоединился к нашей компании. Им нечего было сказать, но я знал, что волновало каждого. Они хотели знать, каковы наши планы, а я пока ничего определенного не мог им сказать.
И вдруг я понял, как мы будем действовать.
Глава 9
Появились уже первые звезды, когда свисток паровоза огласил пробуждающуюся прерию и покрытые невысокой травой холмы. Огромный старый бизон, полуслепой от нависавшей на глаза шерсти, поднял свою огромную голову и тупо уставился куда-то в темноту. Из его широкой груди вырвался громкий, вопросительно-вызывающий рев.
Через некоторое время вдалеке, между холмов, мелькнули огни поезда, и уже можно было различить мерный грохот колес. Снова раздался гудок паровоза.
Состав приближался. Замедляя ход, заскрипели тормоза, и он с грохотом покатился вдоль платформы.
В окне телеграфного офиса, закрытом сеткой от мух, горел свет, но в салуне было темно, и только фонарь над входом тускло освещал небольшой полукруг у самой двери.
Отяжелевшие от неспокойного сна на узких диванах вагона пассажиры выходили на платформу, протирая глаза, оглядываясь и недоверчиво всматриваясь в непривычную темноту.
Наконец их глаза рассмотрели намек на гостеприимство в слабо освещенной светом дежурного фонаря еле различимой вывеске над дверью, на которой ясно были видны только четыре буквы, но пятую недвусмысленно подсказывала им обостренная дорогой интуиция: «А Л У Н».
— А вот и он, ребята! Пойдемте, пропустим по маленькой! — раздался чей-то призывный клич, и толпа ринулась в отделяющую ее от салуна темноту.
Но часть пассажиров оставалась еще на платформе, пытаясь разобраться, куда их занесло, прежде чем присоединиться к товарищам.
Кто-то согнулся и, прикрыв ладонями лицо, заглянул в окно станции.
Тот первый уже добрался до салуна и принялся колотить в дверь.
— Эй, вы, там! Открывайте!
Ответом на его стук была тишина.
Вдруг кто-то непривычно громко звучащим в тишине голосом произнес:
— Эй, смотри, что-то горит!
Как по команде вспыхнул ближний стог сена, огромный столб пламени взметнулся вверх, сначала охватив сухую траву у основания, а затем быстро завладев ею со всех сторон. Парни пораскрывали рты, изумленные неожиданным развитием событий.
В этот самый момент у них за спиной послышался зловещий звук передернутого затвора и предупреждение. Я произнес его достаточно громко, чтобы все хорошо расслышали мои слова:
— Ребята, если вы не хотите умереть не сходя с места, бросайте оружие и поднимайте руки вверх!
Повернись к нам лицом после разглядывания ярко пылающего стога, они были бы мгновенно ослеплены и не смогли бы отыскать цель.
Мы взяли их тепленькими, и они все поняли. Будь на их месте люди менее искушенные, кое-кто заплатил бы своей жизнью за неосторожность, но как настоящие военные люди они умели признать поражение в безвыходной ситуации.