Следователь, Демон и Колдун

Александров Александр

– А вы можете изобретать что-нибудь менее смертоубийственное, Метлби? Или это уже застарелая привычка?

– Что?.. А, конечно. Я-то могу, но подумайте вот о чём: именно вы почему-то сразу думаете о каких-то ужасах и боевом применении всего чего только можно. Я же, напротив, рассматриваю поставленную задачу исключительно с точки зрения её метафизической сложности. Вы знаете, кстати, что именно я придумал, как трансформировать железо в газ? Конкретно – в водород? Без ступенчатой трансформации, сразу в конечный продукт. Звучит не очень-то захватывающе, понимаю. То ли дело: кирпич в золото, или воду в вино! Но сложность, дьявольская сложность этой задачи, ранее известной как Восьмая задача Бруне не давала мне покоя! Я угробил на неё

три года своей жизни. Точнее, немного меньше, если считать время, которое я потратил на расчёты и эксперименты, и немного больше, если учитывать бюрократическую волокиту в учёном совете. Получил большую премию, удостоился звания почётного кого-то там, все дела. На премию я, кстати, купил домик в Нижнем Тудыме, из которого вы меня так грубо выперли. Думал: отдохну, посвящу своё время преподаванию, книгам... Да и с Матиком дружбу водить политически очень выгодно. Вы невероятно удивитесь, когда узнаете, какие у этого прохвоста связи в Столице... Хотя нет, не удивитесь; вы же с королями на короткой ноге. С самим Фунтиком ручкаетесь – ого!

– Вы и про это знаете?

– А как же! Фунтик-то, понятно, о своей личной жизни в газетах не пишет, но вот мадам Воронцова... Ах, Фигаро, вы и представить себе не можете, сколько государственных секретов перестали быть секретами в приятном полумраке столичных салонов для знатных дамочек! Так что историю про Чёрного Менестреля я слышал.

– Вы тут, похоже, знаете больше, чем я. И это при том, что вы всё это время торчали на Хляби. Хорошая у вас тут изоляция от мира, ничего не скажешь.

– Фигаро, – Метлби впервые с начала их разговора повернулся к следователю, и тот содрогнулся, увидев черноту вокруг глаз магистра и его восковую бледность. Эфирная контузия явно была не второй степени; колдун сейчас держался только на алхимии и собственной воле. – Фигаро, я не знаю, зачем вы здесь. При всех моих дедуктивных способностях я не представляю, что провинциальный следователь Департамента Других Дел забыл на Хляби, да ещё и в компании знакомого мне инквизитора. Я не имел личных дел с Френном, но, в целом, знаю его: амбициозен, слегка социопатичен, не сложившиеся карьера и брак, сын-болван – и вот господин Френн ломится с вами на край света. Зачем?

– Я...

– Не скажете, знаю. А сам я, увы, не догадаюсь. Ну, разве что решу покопаться в вашей голове, но за псионическое насилие Френн расстреляет меня на месте. Но мне хватает знаний и опыта, чтобы понять, что это безвкусное кольцо у вас на пальце – чрезвычайно сложное колдовское устройство, эфирные сигнатуры которого во многом совпадают с эфирными сигнатурами Белой Башни. Я бы предположил, что вас каким-то чёртом занесло в старое прибежище Колдовского Квадриптиха в поисках чего-то очень важного, но это не вяжется с вашим психологическим портретом. Ну не полезли бы вы в Башню в обход всех правил и инструкций. Да и не в инструкциях дело, вы просто ненавидите приключения, ваша епархия это накрытый стол, графинчик водки и удочка. Ну, или охотничье ружьё – уток стрелять. Из чего я могу заключить, что эту колдовскую хреновину на вас надели без вашей воли, а далее, очевидно, последовал ряд чрезвычайно интересных событий, историю о которых я бы с удовольствием послушал.

– Может, и послушаете. – Фигаро бессильно опустил руки и размяк, чувствуя, как живое тело костра пронизывает тело насквозь, нагоняет сон, путает мысли. – Но точно не сейчас. Я устал. А вам нужно к лекарю, у вас контузия третьей степени.

– Из всех лекарей в радиусе ста миль здесь самый лучший – я. – В голос магистра вернулись нотки своеобычной надменности. – И, поверьте, я уже принял все необходимые меры. Да, я знаю, что лицом сейчас напоминаю труп недельной выдержки, но это всё чёртова алхимия. Проблююсь с утра, и буду как огурец, свежий и хрустящий... Дьявол, как же меня бесит местная кухня! Я не вегетарианец, боже упаси, но я привык, что в моём рационе много разнообразной зелени, а тут... Тьфу! Только в Белом Логе и можно нормально пожрать... Ага, а вот и инквизитор Френн с нашим очаровательным командиром идут сюда... Вы, кстати, в курсе, что у Анны эфирное расслоение ауры по неизвестному типу, и что она в какой-то степени и есть все эти спрайты и волколаки?

– Вы и это уже вынюхали?

– Вы меня недооцениваете, Фигаро. Я знаю много, хотя, увы, и не всё... Так, ладно, давайте пока что заткнёмся... Доброй ночки, прекрасная дама! Доброй ночи, господин Френн! Как вам погодка?

– Буран, снег, лёд, местами снежные элементали, – пробурчал Френн, пытаясь отряхнуть защитный комбинезон от слоя льда пополам с застывшим мазутом. – Просто чудо, что мы выстояли. Ещё бы немного...

– Ещё бы немного, мы бы превратились в самое большое в мире мороженное на палочке. – Метлби скривился. – Чёрт, как же всё болит... Госпожа Анна, а не найдётся ли у вас...

– Найдётся. – Анна резко кивнула. – Я, как правило, не пью в походах, но сейчас... Мы тут, как минимум, до полудня: нужно расчистить дорогу, привести «Мамонта» в порядок и сжечь тела погибших... дьявол! Ненавижу терять людей. Никогда к этому не привыкну.

– Потери большие?

– Нет. Могли бы быть куда больше. Но всё равно мерзко... А вы как, Метлби? На вас лица нет.

– Жить буду, – коротко ответил магистр, чуть улыбнувшись. Внимание командира явно ему польстило. – А вот колдовать в полную силу... У вас есть мухоморовка?

– Два ящика. В каюте. Но я не хочу туда. Хочу на свежем воздухе. Здесь огонь, тепло. А эту железяку я уже начинаю ненавидеть. Сейчас отправлю кого-ни... Чёрт! Ключи от моей каюты есть только у меня. Ладно, придётся самой. Ждите, я заодно проверю, чтобы выставили посты на ночь. Хотя после такого, наверное, все лешаки по берлогам забились... Я сейчас, господа.

– Это ещё что такое? – Следователь вскинул голову, испуганно озираясь по сторонам. По его лицу метались тени пламени ярко пылающего костра.

Звук испугавший Фигаро повторился: низкий утробный вой вперемешку со злобным рыком. Вой, казалось, проникал куда-то в самое нутро, заставляя внутренности рефлекторно сжиматься от первобытного ужаса; он обращался к той глубокой, но отнюдь не исчезнувшей древней памяти о временах, когда волосатые предки следователя испуганно жавшись друг к другу у своего нового изобретения – огня – прислушивались к голосам ночи, дрожали, и, наверное, раздумывали о вечном: кто из них доживёт до утра?

Воющий рык прокатился по взгорью, разбился о заснеженные пустоши, заставил старые ели вздрогнуть, и улетел дальше, далеко-далеко, туда, где за невидимым горизонтом чернел горный кряж.

– А, – Анна Гром равнодушно махнула рукой, – наплюйте. Это вендиго. Боится нас, предупреждает, что рядом его территория. На охоту он ходит молча, так что не переживайте, нас он как закуску не рассматривает.

– Я слышал, – Френн потыкал пальцем кусок чёрного хлеба, скептически покачал головой и, отрезав добрый шмат сала, принялся делать себе бутерброд, – что вендиго на человека редко нападает. Вроде как, не любит нашего брата на вкус.

– Это правда. – Командир, закончив нарезать кольца огромную луковицу (не иначе, как из теплиц Белого лога), щедро полила её душистым подсолнечным маслом. – Человек для вендиго добыча мелкая, опасная и дрянная: шубы с рюкзаками в зубищах застревают, воняет керосином, маслом, алхимией всякой, а то и из ружья пальнуть может. Добавьте сюда амулеты, которые вообще всякое удовольствие от такой трапезы портят, и вот вам объяснение. Поэтому вендиго человека даже через свои охотничьи земли пропустить может – просто чтобы не нарываться. Их добыча это... такие, знаете, наполовину Другие, наполовину звери: химеры, лешаки, Зимние Охотники, шишиги...