Следуя в глубину
Шрифт:
Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись.
Позже погасили свет, улеглись. Растущая луна освещала комнату. Я решил дать Вере спокойно отдохнуть, без лишних расспросов, да и сам хотел уснуть, стирая этот день. Вера нарушила тишину:
– Я видела, как ты на неё смотрел.
Я вздрогнул.
– На кого?
– На Катю. Ты ей тоже понравился.
Я немного подумал, вспомнил своё поведение.
– Странно. Спокойной ночи.
Я лежал и прислушивался к ветру за окном, спать вдруг перехотелось. Пытался ощутить момент, как делал это в непонятных
– Вера, – тихо зову я.
– Что?
– Если хочешь поговорить – я здесь.
– Своих проблем не хватает? Спи, тебе вставать рано.
– У меня выходной. А тебе не рано?
– И у меня выходной.
Я присел на диване.
– Кем ты, кстати, работаешь?
Вера вздыхает.
– Работаю с Катей, можно сказать, правая рука, по совместительству подруга. Занимаюсь закупками, логистикой. Ничего интересного. Но всяко лучше учителя МХК.
– Ты учитель? Чего? Что такое МХК?
– Искусствовед. Пять лет в школе пыталась рассказывать безбашенным восьмиклассникам, чем гравюра отличается от граффити, что возрождала эпоха Возрождения и зачем слушать музыку без слов…
– Фантастика. Тебя надолго хватило.
– Я терпеливая.
– И что, до сих пор нравится искусство?
– Мне нравится разбираться в искусстве. Вот ты, например, знаешь, что за картина висит у тебя вот здесь? – Вера указала рукой на стену со страшным хаосом людских пыток.
– Нет.
Вера встала и включила свет. Воодушевлённая, она не обращала внимания, что стоит передо мной в одних кружевных трусиках и майке.
– Это центральная часть триптиха Иеронима Босха «Страшный суд», – на глазах Вера превращается в учительницу.
– Подходящее название.
– Здесь, как очевидно даже непосвящённому, изображены муки грешников. Земля в последних предсмертных судорогах. На заднем плане – горящий Иерусалим. Инквизиция подозревает в нечестивости даже животных. Настоящая расплата за грехи, безжалостная и неминуемая. Современники Босха считали его провидцем и глазом дьявола.
Вера берёт телефон и показывает мне боковые части триптиха. «Рай» и «Ад». Увлекательно рассказывает и про них, и про самого Босха. Я выражаю восхищение.
– А ещё чем увлекаешься?
– Обещай не смеяться.
– Не обещаю.
– Страйкбол.
– Страйкбол? Это когда играют в войнушку? – это ещё неожиданнее, чем знание средневековых художников.
Всегда считал себя безнадёжным пацифистом. Сторонился всего связанного с оружием, особенно девушек в военной или милицейской форме. В моей классификации женщин такой пункт интересных представительниц противоположного пола находился где-то в конце. Мягко говоря, я бы скорее посмотрел на дворничиху. Но я –
– Ууу, ого… Не представляю тебя в этом всём. Училка культуры с пистолетом бегает по лесу, выцеливая жертву.
– Ты удивлён?
Я чуть было не выложил ей научные исследования в области сублимационного поведения посредством агрессивных игр и их влияния на формирование аддиктивного поведения, но вовремя сдержался – это явно не то, что поднимет настроение. Такт.
– Никогда бы не сказал.
За окном проехала машина с сиреной.
– Ваш диагноз, доктор? Ты считаешь: девушка не должна увлекаться подобным?
– Ну должна, не должна – не мне судить. Но вполне могу представить, зная нарративы в обществе, как к этому относятся. Тебя ведь не понимают те, кто не в теме, правда?
– Не то слово. Но мне плевать, – Вера театрально махнула рукой.
– Вообще правильно… А как ты… – я чуть не сказал «докатилась», – пришла к этому?
– Ну как… Вообще, по моим наблюдениям, девушки в страйк попадают в двух случаях: найти себе парня или уже приходят за своим, чтобы быть рядом. Ну, окей, бывает третье: какая-то глубинная потребность выплёскивать энергию, негатив. Кто-то идёт в тренажёрный зал, а кто-то стреляет в людей. Меня привёл Максим. Когда мы только начали встречаться, он был организатором. Через год забросил, а я осталась. Сейчас, кстати, это частая причина наших ссор. Одна из тысячи. Он не хочет, чтобы я этим занималась.
– И сколько времени ты… находишь для этого?
Я встал и снова выключил свет, в темноте мой взгляд не искал её голых ног.
– Раньше всё свободное, теперь редко, по выходным. Ты не подумай, я не наркоманка, вполне представляю свою жизнь без страйка, уже взрослая девочка и знаю, что ничто не вечно.
Я улыбнулся, про себя выдохнув – с этой девочкой не всё потеряно. И ещё:
– Ничто не вечно. Тем более любовь… – прошептал я, сам не заметив, что размышляю вслух, думая о её муже.
– Что?
– Да нет, ничего, говорю ничто не вечно.
– Если захочешь, могу взять тебя на следующую игру.
– Не думаю, что мне захочется. Лучше уж в музей.
– Ты просто не любишь весёлые компании.
Здесь она попала в точку.
– Это так заметно?
– Очевидно. Тебе хватает веселой компании психов и тебя самого, – говорит Вера со смехом.
– Нет, я иногда люблю быть среди простых людей, но не очень умею веселиться.
– Но так же нельзя, это… ну не знаю… грустно.
Я ничего не стал отвечать, кажется, она не поймёт. В тишине было слышно, как Вера дышит.
– Вера?
– Что?
– Когда он стал распускать руки?
За окном начался лёгкий дождик, в открытое окно потянуло свежестью остывающего ночного города. Вера шмыгнула носом.
– Понимаешь, как бы ни было что-то очевидно для другого, лучше всё же лишний раз проговорить. Бывает даже, что когда облачаешь мысли в слова, эти самые тяжёлые мысли становятся менее весомыми, – выдал я, не особо рассчитывая на успех.