Следы говорят
Шрифт:
– мошек ловит.
Спускаюсь по обрыву к воде. На солнцепеке у муравейника краснеет земляника. На
песке отпечатки перепончатых лап. Эге! здесь бывает и другой рыболов, – это выдра
наследила.
Разматываю поплавочную удочку. На крючок насаживаю сразу трех червяков, – так
заманчивей для рыбы, и забрасываю в прозрачный поток. Приманку помчало за поворот.
Мгновенно потонул поплавок, повело его под водой. Подсекаю. Так и взыграла рыбина!
Выбрасываю... пустой крючок.
червяка.
Где же она? Осторожно заглядываю под берег. В подмыве на дне лежит обломок доски.
Не иначе как здесь. Ладно, пусть успокоится, не уйдет.
Иду вверх по течению. Вода падает с переката в яму и кружится. У того берега коряжина,
а под ней темнеет глубина. Возможно, достану туда! Распускаю всю жилковую леску,
нанизываю червяков, делаю из-за куста плавный взмах длинным удилищем, и крючок с
насадкой – у коряги. Из-под нее дугой вывернулась рыба, рванула и исчезла. Опять неудача!
Даже не накололась, а червяки сорваны.
Сразу, пожалуй, не повторит хватку, а всё же попробую. Вновь мечу в то же место, и
задергалась, заметалась пойманная форель. Леска так и режет воду... Рыба норовит под
корягу. Не уйдешь! Выбрасываю форель на берег. Она падает и срывается с крючка, бьется,
прыгает к воде. Подскакиваю к ней. В спешке задеваю банку с червяками, она летит в речку.
Хватаю и еле удерживаю скользкую рыбу – красивую, плотную, желтоватую, с красными и
темными пятнами по бокам. Недаром зовут её пеструшкой..
Слышу всплески. Хариус сыграл. Скрытно подбираюсь. Забрасываю кузнечика, –
расправив крылышки, он планирует с крючком к воде. Подхватываю хариуса. Серебристая
рыба с черными пятнами на спине. Высокий спинной плавник к хвосту загнут; если сложить
его – он чуть не достает до жирового плавника. Такой же плавник и у форели. Это
особенность всего семейства хариусовых.
У камня, на самом дне потока, вижу окуней. Забросил червяка – не берут. Рыба пятится,
и вдруг, как по команде, вся стайка исчезает в прозрачной воде.
Вспомнил о первой форели. Раз сорвалась на червяка, надо обмануть её другой насадкой.
Иду в поле. Среди трав пестрят цветы: красный и белый клевер, ромашка, колокольчики,
иван-да-марья; гудят шмели, пчёлы. Всюду цинкают кузнечики. Ищу их. Мне нужны
небольшие, а попадаются крупные – зеленые. Поднимаю голову и замираю. Под уклоном,
шагах в сорока, – красный лисовин. Занимается тем же, чем и я, – ловит жирных кузнечиков.
Увлекся так, что даже не озирается. Смотрю, что будет дальше, благо ветерок на меня. А лис
переступит раз-два, спугнет скачка и наблюдает, куда тот сядет. Заметит, где кузнечик, – уши
вперед, весь вытянется – раз лапой, и накроет. Для верности и второй прихлопнет. Да так
ловко, просто залюбуешься. Потом сунет морду в лапы и жует. Всё-таки спохватился лисовин
– обернулся, взметнул хвостом и умчался.
Возвращаюсь к речке. Налаживаю удочку. Забрасываю к повороту, где сорвалась форель.
Может быть, на кузнечика соблазнится... Он шевелит ножками, пытается скакать по воде...
Не выдержала – схватила приманку, и назад. Поздно, – обманул...
Веселая ловля! Но требует осторожности и ловкости.
А главное – сам не стой на виду. Закидывай против течения: рыба туда стоит головой.
Иначе толку не будет.
НА БАХЧЕ
Солнце так и печет. А сторожу колхозной бахчи жара нипочем. Под желтой соломенной
шляпой темнеет в кайме белой бороды загорелое, в морщинах лицо проворного и сухонького
Лукича. Ему бы на печке лежать, а у него всё заботы. Уже с конца зимы хлопочет, говорит
школьникам:
– Погодите, дождемся лета, опять на вольный воздух я выеду. Придете ко мне на бахчу,
такими кавунами угощу – оближетесь!
Вот и дождались. Ходит дед по бахче, любуется.
«Надо отобрать кавуны, какие поспелее, и на колхозный стан отослать. Они там в степи
ещё не пробовали их», – думает Лукич.
Бахча у дедушки загляденье Чего только здесь нет!
Меж узорчатой листвы будто разложены круглые шары арбузов – темнозеленых,
полосатых, больших, маленьких. С толстых плетей вверх тянутся трубчатые стебли под
широкими, как у кувшинок, листьями. Средь их зелени выпячиваются огромные белые
тыквы. К ботве, вроде огуречной, поприцеплялись хвостиками длинные дыни – желтые,
темнобурые, рябые.
Щелкает Лукич по арбузам пальцем, на звук определяет спелость. Зрелую дыню на
взгляд угадаешь: на своей корке она трещинки кажет, – готова, значит. Прикоснись к такой,
сама от хвостика отвалится.
Хороший арбуз чуть тронешь ножом, так и расколется, обнажая красную, сочную,
сладкую мякоть, а рябая дыня, так та даже с треском развалится пополам, – отведайте её,
сахарную! Впрочем, и тыква, ежели её запечь, медовой становится.
Кругом бахчи – лакомство ребят: горох, подсолнухи, мак
Душа радуется у старого, глядя на всю эту благодать.