Следы в небе
Шрифт:
От Тикси до Москвы примерно 5000 километров, и на всем протяжении пути, несмотря на ночь, угадывались признаки нового на северной земле. С высоты виднелись огни металлургического Норильска, угольной Воркуты, нефтяной Ухты. Там, где совсем еще недавно были редкие поселки, стояло электрическое зарево над новыми городами.
При хорошей погоде долетели до столицы.
Так ранней весной 1958 года протекал один из множества пробных полетов, проведенных шеф-пилотом — испытателем «ИЛ-18».
На заводском аэродроме, несмотря
— Как леталось, Владимир Константинович?
— Нормально. Маршрут, правда, был трудный и с правым крайним пришлось повозиться...
— Поехали вместе в город. По дороге расскажете. Я сяду за руль, вы устали. Доставлю с ветерком!
После обстоятельной беседы Ильюшин, прощаясь с Коккинаки, спросил:
— А сегодняшний полет не юбилейный? Вот-вот должно исполниться тридцать лет, как вы стали летчиком.
— Я не в ладах с хронологией, — улыбнулся в ответ Коккинаки, — и юбилеев не люблю... Значит условились, что будем делать завтра.
Первый рекорд
Генерал-майор авиации, заслуженный летчик-испытатель СССР Владимир Константинович Коккинаки живет в Москве, на Ленинградском проспекте, напротив Центрального аэродрома. В раскрытые окна его квартиры доносится гул моторов, отсюда видно, как поднимаются и опускаются самолеты. Многим из них он дал в свое время «путевку в жизнь».
В небольшом кабинете летчика на книжных шкафах, вытянувшихся вдоль всей стены, стоят модели крылатых машин. Крошечные самолеты выточены из слоновой кости и дерева, вырезаны из плексигласа, отлиты из алюминия и стали. Это миниатюрные копии машин, «крестным отцом» которых был хозяин кабинета. Моделей много, но книг куда больше. Плотными рядами они выстроились в книжных шкафах, лежат на письменном столе. В углу комнаты — объемистая пачка еще не просмотренных томов, видно, только что доставленных из магазина.
Коричневые томики сочинений В. И. Ленина соседствуют с зелеными переплетами книг Анатоля Франса, теоретические работы «отца русской авиации» Н. Е. Жуковского — с фундаментальной историей древней Греции, записки Бисмарка — с «Жизнью животных» Брэма... Но больше всего в кабинете книг по изобразительному искусству — альбомы репродукций и монографии о мастерах живописи на русском, немецком, английском и итальянском языках... На столе внимание привлекает роскошно изданный альбом, воспроизводящий картины известной коллекции президента Индонезии Сукарно.
Летчик — знаток и ценитель живописи. Он давно уже собирает картины русских художников и даже более охотно беседует об искусстве, чем о полетах.
Над его письменным столом висит прекрасная картина — волны грозного штормового моря подбрасывают маленькую парусную шхуну.
— Люблю Айвазовского, — говорит летчик, — непревзойденный поэт моря, нашего Черного моря... Смотрю на эту картину, и кажется, будто доносится до меня соленый ветер моей юности.
...Коккинаки
Все в этом городе дышало романтикой дальних странствий по океанским дорогам. И, конечно, каждый мальчишка в Новороссийске мечтал стать моряком. «Наши ребятишки умеют плавать раньше, чем научатся ходить», — шутили в городе, и в этом была какая-то доля истины.
Володя Коккинаки вырос буквально в двух шагах от воды. Семья портового весовщика Константина Павловича Коккинаки ютилась в полуразрушенной будке на Каботажном молу.
Жалованье весовщик получал небольшое, а в семье было семеро ребят.
— Очень остро стояла проблема штанов, — с грустной улыбкой вспоминает летчик. — Без брюк в школу не пойдешь, а купить их было не на что!
Володе было неполных одиннадцать лет, когда он пошел зарабатывать себе штаны.
Мальчик стал работать на знаменитых виноградниках завода шампанских вин «Абрау-Дюрсо» в двадцати пяти километрах от родного дома. На палящей жаре, повязав голову мокрой тряпкой, медленно двигался он от лозы к лозе, снимая с горячих листьев жучков-вредителей, а потом таскал на своей спине тяжелый железный баллон с купоросным ядом и опрыскивал растения. И так изо дня в день по много часов.
— До сих пор мне кажется, что виноград имеет солоноватый привкус, — признается Владимир Константинович, — привкус пота и слез.
Новороссийск жил морем и его дарами. Самыми уважаемыми среди портового люда были удачливые вожаки рыболовецких ватаг. К одной из них и примкнул не по годам рослый и крепкий подросток Володя Коккинаки, или просто «Кокки», как его звали друзья-товарищи.
Он успешно сдал «экзамен», которому его подвергла рыболовецкая артель. В первую же ночь, выйдя на добычу, он греб тридцать километров и восемь раз входил в холодную воду тянуть сеть. Зато утром паренек принес матери мешок, в котором бились еще не уснувшие рыбы. Мешок весил полтора пуда.
Некоторое время был он матросом-юнгой на старых, дырявых суденышках «Ингула» и «Шалупа», которых нещадно болтало при малейшем ветре.
Чтобы помочь семье, юноша стал работать грузчиком. В изнуряющую жару, когда нечем дышать, в дождь и в холод бегал он по сходням кораблей, спускался в трюмы, таская на своей спине тяжелые тюки и мешки. Коккинаки был самым молодым в артели грузчиков, над «молокососом» слегка подтрунивали бывалые портовики, и Володя решил показать им, на что способен. Этих людей, простосердечных и темных, тяжким трудом добывавших свой хлеб, можно было главным образом удивить силой. И однажды Коккинаки взвалил на свою широкую спину тюк мануфактуры весом в 18 пудов (288 килограммов). Никто из грузчиков не таскал столько.