Следы ведут в Караташ
Шрифт:
Дэвидсон подошел к окну, оттолкнул тяжелую штору. Город раскинулся под балконом. Внизу извивалась светлая лента большой, ярко освещенной улицы. Бесшумно проносились автомашины; в свежем воздухе сладко пахло жасмином.
Цветы... Дэвидсон вздохнул. До сентиментов ли теперь?! Вот поправит свои дела, вернется в Штаты — там и подумает о цветах. В конечном-то счете все эти вздохи, цветы, поэзия — удел слабых личностей. Деловой человек должен быть суховат. Всегда подтянут. Внешний вид должен внушать уважение. И если человек настоящий бизнесмен,
Дэвидсон потоптался перед зеркалом, одернул куртку, поправил сбившиеся волосы: в общем не так уж и плохо. Он взял саквояж и закурил еще одну сигарету...
Табак был противен — и так накурился за день до тошноты.
Утром Каракозов с удивлением узнал: телеграмма из института ему не отправлялась. Стекольников?! О нем никто не слышал. Да такой фамилии и в списке сотрудников никогда не значилось...
— Чудит старик, — посмеивались за его спиной. — Просто наскучило на Большом такыре.
Вечером Каракозов позвонил Югову и сухо сообщил, что предложение о совместном снаряжении экспедиции принимает и с завтрашнего дня приступает к исполнению своих обязанностей.
— Конечно, это не капитуляция...
— Я вас понимаю, — сказал Югов.
Джон Сноу
— Вот вы и снова мой пленник, — проговорил, улыбаясь, Ратте.
Презрительно поджав губы, Хаузен отвернулся.
— Зря, зря, — продолжал все в том же миролюбивом тоне Ратте. — Поверьте, мы не хотим вам ничего дурного. Напротив, именно здесь будут созданы все необходимые условия для вашей работы.
Хаузен молчал.
Они находились в номере гостиницы — Ратте, Джон Сноу и Хаузен. На маленьком полированном столике посередине комнаты стояли три тонкие рюмки и бутылка отличного французского вина. Но никто не пил. Джон Сноу сидел, подперев кулаком подбородок, и слушал радиоприемник. Он и раньше, еще будучи студентом, был большим почитателем джазовой музыки. Носки его модных лакированных туфель выстукивали по паркету в такт мелодии.
Ратте с рассеянным видом курил сигару, и, казалось, был занят только тем, чтобы вогнать одно кольцо дыма в другое. Но цепкие глаза его видели все.
Додымив сигару, он снова заговорил:
— Мы же не дети, Хаузен. Не будем играть в прятки. Жизнь — штука чрезвычайно сложная, и с ней как-то нужно мириться. Иначе не проживешь. А вы всегда были прямолинейны. И если тогда, в концлагере... Понимаете, я выполнял распоряжения командования... Не более.
Ратте развел руками в стороны, как бы подчеркивая этим жестом свою полную непричастность к тому, что происходило в те мрачные годы.
— А теперь? — сухо сказал Хаузен.
— Теперь — совсем другое дело, — быстро проговорил Ратте, и глаза его оживились. — Теперь мы с вами по одну сторону баррикады. Идет борьба. Борьба между коммунизмом и свободным миром...
— А при чем здесь я, археолог, гуманист? — удивленно спросил Хаузен.
Ратте усмехнулся.
— Все вы, ученые, наивны. Ну и что ж — гуманист? Вы и тогда были гуманистом, помните?..
— С тех пор многое изменилось. Я ушел от политики, — Хаузен отвернулся.
— Зато политика пришла к вам...
Глаза у Ратте были с хитрецой.
— Знаете, что послужило причиной ваших треволнений?..
— Нет, а что?..
— Ваша профессия, Хаузен.
— Моя профессия?
— Да-да, не удивляйтесь, — ваша профессия...
Хаузен с сомнением покачал головой.
— Точнее, находка, сделанная вами в Сьерра-Мадре.
— Шар?
— Вот видите, вы обладаете незаурядной проницательностью, Хаузен. Из вас вышел бы неплохой разведчик.
В торжествующем голосе Ратте звучала издевка.
— Бросьте морочить мне голову! — возмутился Хаузен.
Ратте встал, спокойно посмотрел на часы.
— К сожалению, мне пора...
Он налил в свою рюмку вина и взял шляпу.
— Так вы подумайте, доктор...
Поникший Хаузен, сидя у стола, вспоминал, как все это случилось.
Сначала они долго ехали в автомашине. Хаузен вырывался, но Ратте знал разные приемчики. Он дал ему почувствовать свою силу... Так продолжалось что-то около часа, потом они въехали в широкие ворота загородной виллы. Ратте сказал, что сопротивляться бесполезно, да и не нужно — Деламбер собирался совершить над Хаузеном насилие, а друзья спасли его. Теперь он в полной безопасности. Если угодно, доктор может пройти в виллу и принять там душ. Джон Сноу проводит его... Хаузен осмотрелся и пришел к малоутешительному выводу, что пытаться бежать отсюда бессмысленно. Вилла была под постоянным наблюдением. Неизвестные в штатском бродили между деревьями сада и вдоль высокой каменной ограды.
«Зачем я им нужен?» — мучительно думал Хаузен.
Утром, часов в пять, его разбудил голос Джона Сноу. Джон Сноу стоял у кровати и подавал доктору одежду.
— К чему такая спешка? — спросил Хаузен.
— Нас ждут внизу, — коротко бросил Сноу.
Они спустились в небольшой полукруглый зал с черным роялем в углу. От стен отделилось человек пять или шесть в темных непромокаемых плащах. Доктора окружили, и все двинулись через сад к потайному выходу за беседкой.
Доктор услышал шум прибоя. Внизу, под скалами, вздымалось море.
Они сошли по гладко отшлифованным ступеням. Сноу все время поддерживал Хаузена под руку и предупредительно шептал:
— Осторожно, здесь поворот... Прошу вас, осторожно.
Недалеко от берега болтался в воде длинный черный предмет.
Один из сопровождавших посигналил фонариком. С моря ответили. Из мрака вынырнула легкая лодка на бесшумно работающих винтах...
— Субмарина-батискаф, — сказал Сноу. — Эта штука может погружаться на глубину до пяти километров...
Хаузен бессмысленно смотрел в полированную поверхность стола...