Следы ведут в Караташ
Шрифт:
Редкие жители, уцелевшие в долине, с суеверным ужасом смотрели на гребень горы Дьявола, усыпанный многочисленными светящимися точками — казалось, звездное небо опрокинулось на землю. Это было суровое предзнаменование. Людям чудилась божья кара, они падали ниц и взывали к всемогущему господу.
Но огни на гребне не затухали. Стучали и стучали в звонкий гранит кирки, гнулись ломы под тяжелыми ударами... Кихар приказал пустить в ход мечи и кинжалы. Только личную гвардию берег он еще для жаркого дела. Оставить добычу?! Ни за что!.. Хоть половину людей положит Кихар на этом гребне, но не отступит.
Хмурый сидел
Почет, богатство и слава вскружили голову Кихару. Давно уж не созывал он тысяцких, давно не беседовал с мудрыми старцами. Да и зачем? Есть ли на земле человек умнее солнцеликого Кихара?.. «Нет, один только повелитель!», — восклицали поэты. «Нет», — шептали наложницы, ласкаясь у его ног. «Нет!..» — повторяли хитрые сребролюбивые звездочеты.
Так отступит ли Кихар перед природой?.. Отступит ли?..
Прошла еще неделя. Стаял первый снег. Снова жаркое солнце поднималось над горами и опускалось по другую сторону гор. Дорога была готова, и длинный обоз потянулся в узкую горловину горы Дьявола. Черные грифы, поднятые со своих гнезд, несколько дней кружили над дикой тропой, превратившейся в столбовую дорогу.
Впереди обоза на белом коне ехал Кихар в черной бурке и черной остроконечной шапке на голове. Воины посматривали на него с суеверным трепетом — он и сам напоминал огромного грифа, спустившегося с заснеженных вершин на запах свежего мяса...
Кихар вывел свой отряд через природный тоннель и к вечеру оказался на противоположной стороне хребта.
Ночью в шатер его привели жреца. Он был согбен и страшен, седая борода его ниспадала на впалую грудь.
Кихар приказал отрубить ему голову. Но жрец бросился на колени — он говорил много и быстро, он брызгал слюной и закатывал прикрытые бельмами глаза.
Жреца оскорбили — его изгнали из Караташа, он жаждет мщенья, он готов нарушить страшный обет, данный верховному богу, и рассказать о путях, ведущих в его страну.
Кихар хорошо знал цену предательства. Он внимательно выслушал жреца, а после все-таки велел вздернуть его на самой высокой арче.
Неделю спустя, перевалив еще через один хребет, Кихар был в двух днях пути от таинственного Караташа...
Однажды он проснулся оттого, что в шатре стало очень холодно. На стенах вздрагивали голубоватые блики, а у входа торчала сгорбленная фигура задремавшего часового.
Кихар поежился и, хрустнув суставами, встал. Часовой даже не пошевелился. Приглядевшись внимательнее, Кихар увидел, что на спине его снег и на шлеме снег, и ноги его в снегу, и вся долина в снегу, и вся спящая армия в снегу.
Кихар с недоверием смотрел на горы. Их спокойствие было обманчиво. Он знал — может быть, за этими камнями стерегла его смерть, из-за этих камней следили за каждым его шагом чужие, пронзительные глаза...
Из белого савана поднялись темная фигура с широкой заиндевелой бородой.
— Повелитель, — сказал человек, и он узнал голос своего тысяцкого. — Прикажи, повелитель, подымать войско. Если мы задержимся еще на день, суровые бураны не выпустят нас из ущелья...
Тысяцкий был измучен. Сильные отеки под глазами и обвисшие щеки делали лицо его еще более неузнаваемым. Он злоупотреблял вином, и Кихар знал это. Кихар знал и то, о чем думал сейчас тысяцкий. Тысяцкий роптал. Роптали и воины. Бросить обоз, идти налегке, без добычи, спасти их ничтожные, трусливые души! Отказаться от Караташа?! Нет уж, Кихар положит тысячу воинов и еще тысячу, но он пробьется в Караташ, разорит эту сказочную страну, унесет с собой столько золота и драгоценных камней, сколько сможет унести с собой войско. Он уведет с собой мастеров и заставит их делать из черных камней сверкающие алмазы. Может быть, тогда осуществится его мечта — объединить все царства: и Тохаристан, и Мерв, и Согд, и земли массагетов — весь подлунный мир.
А обоз с добычей, отстав, тянулся еще где-то на последнем перевале; гонцы доносили, что он прибудет в ущелье не раньше утра. Верст за десять отсюда, у реки Орлиной, горцы разрушили овринг [1] .
Узнав о случившемся, Кихар приказал одной сотне вернуться на помощь обозу. Люди ушли в полном молчании, таща за собой несколько повозок со строительным материалом.
Тем временем потянул пронзительный северный ветер. Он рвал одежду, проникал под плащи из верблюжьей шерсти. Невеселые костры зачадили в холодное чужое небо...
1
Овринг — висячий мостик на отвесных скалах, сплетенный из ветвей кустарников или устроенный из деревянных жердей. — Прим. Tiger’а.
Кихар ждал. Он был упрям, этот безбородый угрюмый человек со сросшимися на переносье бровями. Он ждал, и тысяцкие покорно стихали под его властным взглядом.
Две ночи чадили невеселые костры. Зоркие глаза горцев следили за ними со снежных вершин. Эти люди привыкли к суровым морозам и вьюгам. Звериные шкуры хорошо согревали их. Они знали укромные места в горах, где нет ветра, где вдоволь дров и набитой дичи, зарытой в снег...
А ветер все крепчал и крепчал. Уж сдвинулись со склонов метели, закружились, завертелись в узкой горловине ущелья, опрокинули и понесли к реке шелковые голубые, красные и желтые шатры.
...Они едва пробивались сквозь пургу. Люди вязли, захлебывались в снегу, падали и больше не подымались. Почерневшие лица, промерзшие легкие, неповинующиеся, одеревеневшие руки...
На четвертый день отряд остановился в самой узкой части ущелья. Кихар безмолвно проехал на коне перед притихшим войском. Царедворец и воин боролись в нем, алчность и природная смекалка. Если он выведет обоз, то оставит в горах половину армии. А без армии?.. Без армии он снова станет беспомощным третьестепенным князьком.