Слэм
Шрифт:
— Ты проснулся?
— Не совсем.
Она толкнула меня локтем. Удар пришелся как раз под ребра.
— Ой!
— А теперь?
— Не совсем.
Я знал, что она меня еще раз ударит, но это было лучше, чем вставать и делать что-то страшное с этим ребенком.
— Ой, ой! Больно же!
— Теперь проснулся?
— Не совсем.
Алисия включила ночник и посмотрела на меня. Выглядела она ужасно, честно говоря. Она прибавила в весе, так что лицо ее округлилось, глаза опухли от бессонницы, волосы были растрепаны. Я увидел, что мы в ее спальне, но выглядит она совсем по-другому. Например, мы спали в двуспальной кровати,
— Что с тобой? — спросила она.
— Не знаю, — ответил я. — Я как будто сплю, как бы ты меня сильно не била. Я и сейчас сплю. Говорю во сне.
Это, конечно, была ложь.
Ребенок заходился в крике.
— Да возьми ты этого чертового ребенка!
Я был смущен, конечно, но кое-что начал понимать. Например, я знал, что не должен спрашивать, сколько ребенку месяцев или как его зовут. Это могло вызвать у нее подозрения. И не имело большого смысла объяснять ей, что я не тот Сэм, про которого она думает, что кто-то типа Тони Хоук-скейтер, поместил меня в какую-то машину времени, что ли, чтобы я лучше в себе разобрался.
Я встал. На мне была футболка Алисии и трусы, которые я надел тем утром — или какое там было утро? Ребенок лежал в кроватке, стоявшей в ногах нашей постели. Лицо его было красным от крика.
— Понюхай его попку.
— Что?
— Понюхай его попку! Не надо ли сменить подгузник?
Я наклонился и приблизил лицо к ребенку. Я дышал ртом, чтобы ничего не унюхать.
— Думаю, все в порядке.
— Покачай его немного.
Я видел, как люди укачивают младенцев. Это было нетрудно. Я поднял его на руки, и головка его упала на сторону, как будто у него не было шеи. Он закричал еще сильнее.
— Что ты там делаешь? — спросила Алисия.
— Не знаю, — ответил я. Я действительно не знал. Понятия не имел.
— Ты что, с ума сошел?!
— Немного.
— Возьми его правильно!
Я, конечно, не особо представлял себе, что она имеет в виду, но предположение у меня было. Я подложил одну руку ребенку под голову, другую под спинку, прижал его к груди и стал помаленьку укачивать. Через какое-то время он перестал плакать.
— Ну и времечко, черт его подери!.. — выругалась Алисия.
— Что мне теперь делать? — спросил я.
— Сэм!
— Что?
— У тебя как будто болезнь Альцгеймера.
— Может, и так.
— Он спит?
Я взглянул на малыша. Как это можно определить?
— Не знаю.
— Так посмотри.
Я осторожно освободил руку, которой держал ребенка, и легонько шлепнул его. Он опять заплакал.
— Спал. Но больше не спит.
Я опять прижал его к груди и стал баюкать. Теперь я не останавливался и продолжал укачивать его, Алисия уснула, а я стоял один-одинешенек, прижимая к груди своего сына. Я не возражал. О многом надо было мне подумать. Например: я все еще здесь? Какой из меня вышел папаша? Как мы с Алисией стали жить вместе? Простили ли меня мама с папой? Что я делаю целыми днями? Вернусь ли я обратно в свое время? У меня, конечно, не было ответа на все эти вопросы. Но если я реально заброшен в будущее, утром пойму это. Через какое-то время я положил ребенка в кроватку и лег обратно в постель. Алисия обняла меня, и я немедленно уснул.
Когда проснулся, я решил, что это был вещий сон. Я пошевелил ногой под одеялом, чтобы посмотреть, не задену ли Алисию. Но там никого не было, и я открыл глаза. Первая вещь, которая бросилась в глаза, был детский розово-голубой алфавит на стене. Я осмотрелся и заметил пустую кроватку. Я все еще находился в комнате Алисии.
Я встал и натянул брюки, висевшие на стуле Алисии. Это были мои брюки, я их узнал, но трусы под ними были новыми. Это был, должно быть, чей-то рождественский подарок, петому как мне трудно было представить себе, что я мог такие трусы купить. Они были с пуговицами, а я никогда трусы на пуговицах не покупаю — с ними куча возни.
Я прошел на кухню, чтобы увидеть, есть ли там кто, и там были Алисия, ее мама и папа. Там же был и ребенок. Он лежал на руках Алисии, зажав в ручке маленькую пластмассовую ложку и глядя на лампочку, горящую на потолке.
— Привет, Спящая Красавица, — сказала мама Алисии.
— Привет, — ответил я. Я хотел сказать: «Привет, миссис Бёрнс», но не знал, обращаюсь ли и сейчас к ней таким же образом, и мне не хотелось начинать день с разговоров о болезни Альцгеймера.
— Ты так странно вел себя ночью, что я дала тебе отоспаться, — сказала Алисия. — Тебе уже лучше?
— Не знаю, — ответил я, — а который час?
— Почти восемь, — ответила Алисия, как будто восемь утра — это обеденное время. — Но Руф ведет себя хорошо.
Я понятия не имел, что это значит.
— Вот как?
«Вот как» — самое безопасное, что можно сказать.
— Да. Семь пятнадцать. Ты хороший мальчик, Руф, правда? Да, хороший.
И она приподняла младенца и сдула крошку, прилипшую к его животику.
Этого ребенка — моего ребенка, ребенка Алисии, нашего ребенка — звали Руф. Чья это была идея? Что это значило? Может, я плохо расслышал? Может, мальчика звали Рут? Я скорее мог представить себе, что его зовут Рут, чем Руф. Рут, по крайней мере, имя. Правда, женское.
— Что у нас сегодня? — спросил папа Алисии.
— Днем я иду в колледж, а Сэм присмотрит за Ру-том, — сказала Алисия.
Честно говоря, она опять сказала «Руф», но я решил до поры до времени держаться за Рута. Это имя не доставит ему неудобств, пока он не пойдет в школу. А там уж он отбросит это дерьмо к черту.
— Ты идешь в колледж сегодня утром, Сэм?
— Думаю, да, — сказал я.
Впрочем, я не был уверен, потому что вообще не знал, что хожу в колледж, и где этот колледж, и что я там изучаю.
— Твоя мама поможет нам сегодня днем, да?
— Она... Сегодня...
— Да. Ты говорил, что она сегодня днем свободна.
— А, да... Значит, я ухожу, а она приходит.
— Это ты уж сам с ней договорись. Лучше позвони ей.
— Да-да, сейчас.
Мама Алисии взяла в руки чашку чая.
— Завтракай, если хочешь успеть в колледж, — сказала она.
На столе стояла миска молока и хлопья, я взял того и другого, и никто не сказал ни слова. По крайней мере, что-то я сделал как надо. Выглядело все так, будто я играю в какую-то игру, правила которой знают все, кроме меня. В любой момент я могу сказать или сделать что-то не то — и проиграю. Я пытался все обдумать. Занятия в колледже начинаются, должно быть, в девять, и мне, вероятно, нужно полчаса, чтобы добраться туда. В Лондоне до большинства мест полчаса езды. Я решил выйти в полдевятого. А до тех пор попытаюсь узнать, где это.