Слепая зона
Шрифт:
Я с трудом передвинула по линолеуму чугунные ноги, зацепила табуретку и села, не в силах удержаться на ногах.
– Что? Что там?
Мой голос был чужим, как и деревянные губы, которые не желали слушаться.
– Авария. Господи, кажется, сбили кого-то!
Под окнами нарастал шум. Кто-то кричал, захлебываясь:
– Бой! Бой, миленький! Бой!..
Кто-то яростно отчитывал водителя, кто-то вызывал службу спасения.
Я чувствовала, как тварь дергается над чьим-то телом, и умирала вместе с ее жертвой…
– Это собака, Светочка. Большая собака, не человек! Видимо, выскочила прямо под колеса… – Мама повернулась в мою сторону. – Ох, на тебе лица нет!
Собака?
– «Скорую» пропустите! Разойдитесь!
Было почти четыре, когда снова позвонил Славик. Дежин схватил со стола трубку – так утопающий хватается за соломинку, – мелодия звонка оторвала его от заполнения очередной формы. На столе высилась гора бумаг, в глазах рябило, в горле стояла липкая горечь от десятой по счету чашки переслащенного кофе.
– Ватсон, не томи! – прохрипел Максим и кашлянул.
– Настроения нет томить, – устало сообщил Вощин. – Два брата-азиата убиты выстрелами в голову. Время смерти приблизительное, из-за вмешательства наших таинственных друзей картина сильно смазана, но не меньше месяца. Точнее будет после лабораторных исследований. По остальным останкам буду работать завтра, хуже, чем они есть, за ночь не станут. Могу сказать только, что имел место довольно мощный взрыв. Повреждения останков травматические, ожоги поверхностные, от кратковременного высокотемпературного воздействия. Твой коллега душу из меня вытряс, но и ему я большего сказать не смог. Сам с ним общайся.
Дежин помолчал несколько секунд, переваривая информацию, и переспросил:
– Думаешь, азиаты – братья?
– Уверен, но точный ответ даст только экспертиза. И еще – не наши они.
– В смысле? – не понял Максим.
– В прямом. Не казахи-узбеки-таджики. И даже не китайцы. Подозреваю, что выходцы из Юго-Восточной Азии. Галееву я о своих соображениях сообщил, пусть роет, но и ты на заметку возьми.
Славик замолчал, словно переводил дух, помедлил и осторожно спросил:
– Что там у Светланы?
– Она спала, когда я матери звонил. Собираюсь заехать к ней вечером, может, и ты присоединишься? Она напугана…
– Считаешь, что у меня стальные яйца? – усмехнулся Вощин. – Я, между прочим, тоже напуган и устал как собака.
– Да брось ты, Ватсон. Нечего прибедняться. Все мы тут напуганы. Ты подумай пока, может, тебе что-нибудь глаз-нюх резануло в этих азиатах, а вечером обсудим.
– Глаз-нюх, – передразнил Вощин. – Ты эти трупы видел? Считаешь, что девочке мало ужасов, нужно еще добавить?
Дежин, который внезапно почувствовал себя глубоким стариком, немощным и безразличным, не смог даже рассердиться.
– Трупы уже упаковали, когда я приехал. Считаю, что она должна знать, ведь тварь не к нам с тобой прицепилась, а к ней.
– Ну, как скажешь, – согласился Славик. – Скинь адрес и время, я буду.
Время – самая загадочная вещь на свете. Как бы долго оно ни тянулось, в конце концов его всегда оказывается мало. Мама металась между плитой, холодильником и столом, а я при всем желании ничем не могла ей помочь. Конечно, соорудить яичницу или омлет, сварить макароны или намазать булку маслом я вполне способна, но когда дело касается настоящей готовки, толку от меня никакого.
Шум под окнами из-за
«Что ты привязалась? – в сердцах подумала я, сердито толкнув мысль в сторону неподвижной массы под потолком. – Что тебе надо от меня?»
Тварь переместилась ближе, толкая перед собой вязкий воздух. Я отчетливо ощутила холод в голове, как будто там, за глазами, за переносицей, поместили кусочек льда. Мою привычную темноту раздвинула картина: маленькая фигурка – я сама, какой представляла себя в детстве, – испуганно озиралась в чужом месте, заполненном высокими незнакомыми людьми. Люди – странные фигуры с размытыми лицами – двигались, не замечая меня, обтекая как невидимку. А я вставала на цыпочки, пытаясь разглядеть в толпе одно-единственное знакомое лицо – маму. Меня охватили отчаяние, страх и болезненное любопытство. И только наполовину эти чувства были чужими. Картинка была вырвана из давно забытого случая в детстве, когда я умудрилась потеряться в метро. Раньше этого не вспоминала, знала только по маминым рассказам, ведь мне было тогда всего-то года три, а тварь каким-то образом заставила воспоминания подняться из небытия!
«Ты потерялось. Я помню. Надеешься, что я могу найти твоих… родителей?» – ничего нелепее, чем эта мысленная беседа, я и представить не могла.
Но воздух снова пошел волнами – тварь стремительно пронеслась по кругу над моей головой. Неожиданная, вымученная, возникшая помимо воли мысль поразила меня:
«Если бы только родители могли себе представить, как они надоедают своим детям!»
Я застыла, пытаясь сообразить, где и когда это слышала, от кого, а главное – почему вдруг об этом вспомнила. Тварь снова метнулась туда-сюда над нашей крохотной кухней. Бернард Шоу! Гарька как-то процитировал мне Шоу, когда я имела неосторожность пожаловаться на маму! Да еще и устроил выволочку за то, что я не ценю того, что имею. Как давно это было… Тварь не терялась. Это был побег! И тут до меня наконец дошло: тварь – не взрослая особь, а ребенок. Или подросток. Или как там у них варьируется возраст?
Мы разместились в комнате, за половинкой бабушкиного стола. О том, чтобы Вячеслав мог втиснуться в нашу кухню, не могло быть и речи. Очень уж он был высоким. Мама совершала челночные вояжи в кухню, а мы пытались использовать ее отсутствие для разговора. Мое открытие хоть и удивило Максима и Вячеслава, не сделало ситуацию понятней. Что такое эти твари и откуда они взялись, мы до сих пор не знали. Зато стало понятно, что появились они до того дня, когда я повстречалась с ними впервые.
– Если баллистическая экспертиза подтвердит, что азиатов застрелили из того же ствола, что и двоих в «Уюте», а я почти уверен, что так оно и будет, то я смогу запросить дело к себе, – промычал Максим, не переставая жевать, едва мама в очередной раз вышла из комнаты.
– Ты законченный… фанатик, – вяло констатировал Вячеслав.
Он насквозь пропах чем-то не слишком приятным, двигался медленно и говорил тише обычного. Усталость окутывала его плотной смесью запаха, подавленного раздражения и медлительности. У меня руки зачесались – так хотелось пройтись по его плечам и позвоночнику. Мне было жаль его. Максим тоже был напряжен, но совершенно по-другому. Так напрягается, наверное, охотничий пес, когда чует добычу. Я точно знала, что могу помочь Вячеславу, но сидела молча.