Слепое знамя дураков
Шрифт:
– Это вам решать, – с сарказмом бросил я ему, – вы же вершите судьбы членов Братства.
Я снова сел за стол, в один глоток допил остывший чай и велел всем заняться сборами. Мы оставили троих прибывших в столовой.
Нашим планам помешали схватки Нины Громовой. Её ребёнок выбрал самое неподходящее время для появления на свет.
Оля, Оксана и Марья Фёдоровна подготовили операционную. Нина была очень слаба, и Оксане пришлось выложиться, чтобы поддерживать в ней силы. Я и трое гостей сидели в коридоре, ожидая новостей. Они позволили нам остаться и принять роды. Григорий направился к Клавдии, чтобы остановить её перед ночной вылазкой. Сегодняшней ночью я поставил запрет на охоту на фашистских партизан.
– А у вас здесь уютно, тихо, – осмотрелся второй.
– Мы очаровали местность, чтобы наши пациенты были в безопасности, – объяснил я нашу предусмотрительность.
– Точнее, вы сами, – ехидно заметил первый.
– В том числе, – коротко ответил я.
За дверью раздался очередной крик Нины Громовой, звонкий и пронзительный, переходящий в хрип. Потом всё стихло. Через мгновения раздался детский плач. Я бросился к двери, но остановился, не решаясь войти.
– Подождём немного, – сказал я, ощутив четыре сердцебиения вместо пяти.
– Померла, – выходя, бросила Оля и направилась к себе. Я почувствовал ликование внутри неё.
Следом вышла Оксана, опечаленная скорее реакцией Оли, нежели смертью Нины.
– Зайди, Александр, – попросила она.
Я взглянул на троих – они не препятствовали, и я скрылся за дверью. Марья Фёдоровна пеленала младенца.
– Девонька, такая хорошенькая. Не успела на свет появиться, а уже сиротка, – приговаривала старая колдунья.
Она передала укутанную малышку Оксане. Я ощутил благоговение.
– Ты хочешь ребёнка? – спросил я Лидванскую.
– Любая женщина хочет, – тихо ответила она, покачивая девочку. – Нина… перед тем, как испустить дух… назвала её Лилей… Что нам с ней делать, Саша?
– Мы не можем взять её с собой, любимая. Нам не выходить её… Марья Фёдоровна, вам придётся позаботиться о дочери Мити. Её, думаю, смогут кормить другие роженицы.
– Эх, Александр, проблем-то не будет с кормлением. И я воспитала полсотни детишек за свой век… Но что будет со всеми вами, с Митенькой? Я каждую ночь молюсь, чтобы он одумался…
– Уверена, его выбор будет нам во благо, – сказала Оля, не сводя глаз с крохотной Лили. – Вы же знаете его, он бы не предал нас. И знай он, что здесь происходит…
– И хорошо, что не знает, – прервал я Оксану, – раз он решил нас не посвящать, значит, он уверен, что справится сам.
За дверью послышались шум, голоса, затем раздались грохот и выстрелы. Я метнулся к выходу, Оксана прижала к себе Лилю, Марья Фёдоровна поковыляла за мной.
Когда я раскрыл дверь, передо мной предстала ужасающая картина: Клавдия была прикована к потолку серебряной цепью, а Григорий с Олей оборонялись от троих незваных гостей. У меня не было выбора, и я перекинулся. Я набросился на ближайшего ко мне из троих мужчин и впился клыками в его плечо. Теперь он либо должен был умереть, либо заразиться. Я бы предпочёл первое.
– А ну-ка, прекратите! – раздался бас Марьи Фёдоровны. – Вы что тут устроили?
Она топнула ногой, по коридору прокатился раскат грома, и все замерли на месте.
Я был ошарашен: наша знахарка, похоже, ранее не только изучала травы. Она щёлкнула пальцами, и все мы повалились на пол. Я вернулся в человеческое обличье, одежда на мне была изорвана. Гриша рванулся к потолку, чтобы высвободить Клавдию.
– Простите, Марья Фёдоровна, но она, – третий указал на вампиршу, – вела себя неподобающе.
– Эта вампирша, – захрипела на него пожилая женщина, – за годы, что я её знаю, проявила больше благородства и уважения к нашему общему делу, чем вы трое можете себе представить, братья Поповы. И здесь не место для разборок! Убирайтесь!
– Только после того, как убедимся, что приказ выполнен, – ответил ей третий.
– Я прослежу за этим без вашего участия, – грозно проговорила она.
– Не смеем перечить, Марья Фёдоровна, – ответил Попов-старший.
– Постойте! Гриша, можешь что-то сделать? – я указал на второго из братьев, лежащего без сознания и истекающего кровью после моего укуса.
– Разве что добить его, – огрызнулся в ответ Лидванский.
– Я займусь им, – сказала знахарка, – вернётесь за ним через неделю.
– Но! – я попытался возразить.
– Он останется человеком, Александр, – уверила меня она.
– Где вы были сто двадцать восемь лет назад? – процедил я.
– Это было весело, папуля! – непонятно чему радовалась Оля.
– Что именно? – уточнил я.
– Борьба. И то, как ты обратился… Я видела это только однажды.
– И оба раза это была вынужденная мера, чтобы защитить тебя.
Я вышел из-за ширмы, где переодевался из лохмотьев в военную форму.
– Ах, хорош-то как! – воскликнула Оля.
– Я был когда-то военным. Ещё помню кое-что, – улыбнулся я дочери.
– Ой, вот здесь еще капля, – она подошла ко мне вплотную и вытерла салфеткой кровь на моей щеке.
– Спасибо, девочка… Интересно, как удалось Марье Фёдоровне так легко разобраться с ситуацией?
– Она очень могущественна. Поповы – её бывшие ученики. Много лет назад она воспользовалась своими способностями в личных целях, и её лишили многих привилегий и заблокировали часть силы. Но некоторые помнят, какой она была, и побаиваются.
– Это всё ты прочла в чьей-то голове? – спросил я, глядя ей в глаза, чтобы понять: солжёт ли она, или скажет правду?
– Нет, – засмеялась Оля, – она сама рассказывала на занятиях кое-что, да и в Свердловске я о ней многое слышала. Как-нибудь расскажу тебе… – Она чмокнула меня в щёку. – Пойду, помогу Оксане со сборами… И я знаю, что ты обеспокоен моим поведением… То, что я сказала о Нине… Ты же знаешь, что я не желала её смерти.
– Знаю, детка. Мы всё исправим.
– Да, и ещё… Марья Фёдоровна не могла тебе помочь тем утром… Она была под стражей, ожидала решения митрополита за самодеятельность.