Слепой Орфей
Шрифт:
Ясное дело, ведьмово орудие. Жалко, у Дедки такого нету. Стянуть бы!
Наконец решил Малец, что дров довольно. На растопку хватит, а уж как такая пещь разойдется – в нее хоть цельные бревна пихай.
Разгоралось, однако, туго. Должно, давно не топили. Малец вдосталь дыма наглотался, пока раздул. Наконец печь великанья уступила, зашлась, загудела басом. Дрова вспыхнули ярко, озарив весь огромный залище. Дым горький враз вверх утянуло. Теперь можно и оглядеться. А глянуть было на что. Поперек зала – три длинных стола. У столов – сиденья. Да не лавки, а высокие кресла с гнутыми спинками.
Кот снова мяукнул недовольно, царапнул по штанине. Малец очнулся. По черным стенам гуляли черные тени. Пламя в печи пылало и ревело, вытягиваясь к дыре дымохода. Малец встал да принялся одно за другим вбрасывать в печь поленца. Сбоку бросал – к самой печи от жара уже и не подойти.
– Верно старый сказал: мастак! – раздался рядом скрипучий хозяйкин голос.
Припадая на ногу, она обошла отрока, приблизилась едва ль не к самому зеву. Малец оторопело глядел на старуху: та даже лица от жара не прикрыла, только щурилась. Черный котяра сиганул ей на плечо и тоже уставился в середку огненного вихря. Так вот они и стояли, кидая на дальнюю стену скрюченную, на них не похожую тень.
Потянуло паленым волосом. Кот задом, неловко, не по-кошачьи, соскочил на пол, отбежал от огня. А старуха все стояла. И грязное лицо ее само походило на головешку. Красное от близкого пламени, будто тлеющее внутри.
Неторопливо, будто бы нехотя, ведьма отодвинулась от очага, повернулась:
– Исть хочешь?
Малец кивнул. Дедко в пути кормил не по обычаю скупо.
– Пошли.
Шибко, хоть и хромая, старуха засеменила прочь из зала, воздух в котором уже заметно прогрелся. Малец метнул напоследок несколько полешек в печь и побежал за ней.
В комнате сидел Дедко и дул из деревянной кружки приправленный мед. Медовый дух плавал в воздухе. Малец сглотнул. Дедко покосился на ученика, подмигнул. Видать, затеял что-то. Мальцу Дедковы затеи давно известны. Страх холодком прополз по спине. А может, и не страх вовсе, а просто захолонула вспотевшая от работы и печного жара спина: полушубок-то внизу остался.
Хозяйка сняла с полки такую же, как у Дедки, кружку, заглянула в нее, вытрясла мусор, еще раз заглянула, хмыкнула и налила черпаком из бочонка.
– Пей, малый, чтоб сердце не упало! – напутствовала, вручая отроку кружку.
Мед был пряный, сладкий. После первых же глотков голова приятно закружилась.
– Не налегай,– посоветовал Дедко.
– Цыть! – перебила его старуха.– Не встревай! Мое дело! А ты, мастак, пей сколь хочешь!
Ведун, к удивлению Мальца, не осерчал на окрик, а молча припал к кружке.
– Пей, малый! – Старуха потрепала отрока по голове, одарила улыбкой. Зубы у ней оказались вовсе не старушечьи – ровные, белые, как молоко. Так и взблеснули.– Пей веселей! – и заковыляла прочь.
– Чой-то она хромает? – поинтересовался
– Чой-то ты разговорился! – шикнул Дедко.– Сказано: пей да помалкивай!
Хозяйка возвернулась не скоро. Дедко успел осушить две кружки да принялся за третью. Отрок налить себе не решался, так сидел, блаженствуя от внутреннего тепла. Голод от меда притупился, потянуло в сон.
Неровный скок ведьмы вывел его из дремоты.
– Пойдем, мастак! – Хозяйка дернула его за рукав.– И ты, старый, пойдем! Пособишь.
– Эт не мое дело! – отмахнулся Дедко, тоже порядком разомлевший.
– Твое ль не твое, а одной мне не управиться! – сварливо заявила ведьма. Разок пособишь – и гуляй.
Дедко, недовольно ворча, поднялся, скинул полушубок, потащился следом.
Банька, не в пример всему дому, оказалась невелика – поперек шагов двадцать.
– Сюда сядь! – приказала старуха Дедке, поставив сальную свечку на полку повыше.– А ты, мастак, скидай одежку, счас я вернусь.
В баньке тоже была печь, но маленькая, с каменьями для пару и здоровенным, вделанным прямо в печь котлом под крышкой. Малец проворно разделся – в баньке жарко. Дедко на него не глядел, делал вид: что будет, его не касаемо. Малец прошелся по мокрому деревянному полу, заглянул в кадушку, потрогал холодную водицу. У двери на стене висели дубовые венички.
Воротилась хозяйка, принесла два ушата. Вместо прежней одежды на ней теперь был кожаный длинный передник на голое тело. Порченая нога – в деревянных лубках, здоровая – голая. Руки у ведьмы оказались мускулисты, словно у мужика. Капли пота прочертили полоски на грязном лице.
Подковыляв в котлу, хозяйка голой рукой скинула горячую крышку. Вверх прянул пар.
Подхромав к Мальцу, ведьма оглядела его пристально, как ощупала. Отрок незнамо от чего смутился.
– От и добро, мастак,– скрипучим голосом выцедила ведьма.– В саму пору тебя привели.– И Дедке: – Давай, старый, пособляй. Не забыл, как надо?
– Што забывать-то… – проворчал ведьмак, поднимаясь и берясь за один из ушатов.
– Ты стань тут,– велела хозяйка Мальцу.– Да стой смирно!
Черпаком она вмиг накидала во второй ушат. От воды в нем густо поднимался пар. Малец про всякий случай отодвинулся, не ошпариться бы ненароком.
– Смирно стой, сказано! – крикнула ведьма.
И вдруг с невероятной быстротой подхватила ушат и опрокинула кипяток прямо на голову Мальца.
И прежде чем отрок успел сообразить, что произошло, прежде чем он успел даже вскрикнуть, с другой стороны на него обрушился поток ледяной воды. Малец застыл ни жив ни мертв. Даже язык у него отнялся.
– От молодец добрый,– похвалила ведьма.– Ну, старый, иди теперь, боле не надобен!
Малец опасливо ощупывался. Потрогал лицо: больно, но кожа не сошла, как год тому, когда ногу обварил.
Теплая вода струилась по смоленому полу, с ворчанием уходила в круглую дыру.
– Ай не боись! – закричала ведьма.– Цел-целехо-нек!
Она ухватила Мальца за щеки, приблизила лицо в грязных потеках. Глаза у ней стали шалые.
– Вон в прежние времена,– страшным шепотом прошипела ведьма,– таких, как ты, само в котел сажали.