Слепой секундант
Шрифт:
Наутро Афанасия свозили в Гостиный двор и доставили обратно. Он доложил: есть молодцы, готовые послужить за разумную плату, только ведь они весь день спозаранку заняты на складах, разве что вечер и ночь в их распоряжении.
— Вот и славно, — сказал на это Андрей. — Именно вечер с ночью нам и требуются. Еремей Павлович, передаю тебе вожжи. Твое дело — установить надзор за домом господина Граве, хитрый немец связан с вымогателями. Сперва нам нужно проследить, куда он выезжает днем. А затем — кто к нему является под покровом ночного мрака, и не выезжает ли он сам ночью. Я чай, за неделю кое-что о нем узнаем…
Через три дня Андрею, утешавшемуся бешеной стрельбой навскидку и метанием ножа, сообщили знатную новость: ночью к Граве приезжала дама в маске, пробыла у него с час. За это время кривой Анисим сумел улестить кучера поднесением шкалика и узнал имя гостьи — графиня Венецкая!
— До чего же запутанное дело с теми письмами, — сказал Андрей. — И Маша — не ангел белоснежный, и письма, статочно, не были для графини неожиданностью. Может ли такое быть, что она занимается этим непотребством вместе с Граве, а письма сама себе послала, чтобы сын не повенчался на Маше?
— Бабы на всякие паскудства горазды, — отвечал мизогин Еремей.
— Уж больно хорошо одно с другим вяжется. Ну, давай составлять диспозицию. Опиши мне дом Граве и подступы к нему. Фофаня, записывай!
Полчаса спустя диспозиция была готова. Действовать решили рано утром, когда заспанные жильцы отворяют двери молочницам, а не может же быть, чтобы немец Граве обходился без свежих сливок к утреннему кофею. Опять же — дом у него старый, в нем нет устройства с чугунной трубой, ведущей к выгребной яме, а значит, служитель на заре бежит во двор к бочке с нечистотами опростать ночной горшок. Остается только выждать миг, когда дверь откроется.
Конечно, похищать доктора почитай что среди бела дня — наглость неслыханная, но смелым Бог владеет. Главное — быстрота и натиск. Это военное правило Андрей накрепко запомнил во время Очаковской осады — гам князь Потемкин как раз проявил обратные качества, медлительность и нерешительность, и все за это были на него сердиты.
Затем два дня следили за домом, чтобы знать утренний распорядок хозяина. На третье утро замысел Андрея был осуществлен. Немалую роль в успехе сыграл Фофаня, научивший делать кляп с завязками, чтобы тот удерживался во рту благодаря узлу на затылке. Вор, довольный, что может хоть так подлеститься к Андрею с его суровым дядькой, хотел даже вырезать из полена правильный деревянный кляп-шарик и снабдить его ремешками, но ему сказали, что такой роскоши не требуется.
Участвовали в разбойном нападении трое гостинодворцев, командовал Еремей, блеснул кучерским мастерством Тимошка. Вся эта затея заняла не более трех минут — и удалось не попасться на глаза даже докторскому слуге Эрнесту.
Андрей в ожидании слушал рассказы Афанасия — воспоминания о 1762 годе, в которых человеку незнающему трудно было бы разобраться. Вслед за похвальбой, что Измайловский полк первым принес присягу государыне Екатерине, поведано было об указе покойного государя Петра Федоровича, которым тот упекал законную супругу Екатерину в девичью обитель навеки. Убедить Афанасия, что такой бумаги не существовало вовсе, Андрею не удалось. Старик утверждал, что из-за указа перепуганная Екатерина примчалась просить помощи у измайловцев, клевреты Петра ее ухитрились выкрасть, а измайловцы воротили на место, хотя к тому времени пили без устали уже вторые сутки.
Слушая эту верноподданную ахинею, Андрей точил один из персидских кардов, чье острие, более трех сотен раз войдя в доски сарая, несколько притупилось. Он неторопливо и чутко правил лезвие на бруске, всякий раз проводя по нему кончиками пальцев, чтобы оценить «бородку» и выбрать угол наклона клинка для избавления от нее.
Фофаню приставили к делу — под Афанасьевым надзором он, накипятив котел воды, стирал в лохани чулки всей честной компании.
Наконец на дворе послышались голоса. Минуту спустя Еремей внес перекинутого через плечо пленника. Граве привезли связанным и замотанным в большой тулуп.
— Сажай его на лавку, — велел Андрей и перешел на немецкий: — Ваши шалости кончены, господин Граве. Если хотите жить — рассказывайте, где у вас хранятся компрометирующие письма, чтобы мои люди забрали их и сожгли.
Глаза у доктора были завязаны, но он узнал своего похитителя по голосу.
— Это вы, господин Соломин? — спросил Граве. — О чем вы говорите? Я вас не понимаю!
— Еремей Павлович, садись с Тимошей за стол, мы для вас нарочно оладьи горячими держали, а ты, Афанасий, достань крынку сметаны, — велел Андрей по-русски и вновь перешел на немецкий: — Я говорю о вашем тайном промысле. Докторский кабинет — удачное прикрытие для дел иного рода. Но ваши секреты удалось раскрыть.
— Какие секреты? У меня их нет! Я лечу так, как выучили меня в Берлине и в Кенигсберге, я в любую минуту могу показать свой инструментарий и снадобья господам из Медицинской коллегии!
— В этом я не сомневаюсь. Возможно, вы хороший врач. Но главные ваши доходы — не от медицины.
— А от чего же?
— Извольте. Я скажу вам. — Андрей подбирал нужные немецкие слова. — Вы приехали в Россию зарабатывать деньги, — начал он. — Будучи приглашенным в почтенные дома, вы благодаря ремеслу своему узнали разнообразные постыдные тайны и поняли, как из грязной тайны можно сделать большие деньги.
— Вы говорите ерунду! — перебил его Граве.
— Не мешайте. Вы нашли сообщников. Сообщники ваши связаны с воровским миром нашей бедной столицы. Вы угрожали господам и дамам, что их тайны станут известны в свете, и те платили вам за молчание. Вы каким-то образом отыскали кавалера, которому писала письма девица Беклешова… Или сами подослали к ней кавалера?
— Мой бог, какая еще девица? — не слишком убедительно воззвал к небесам Граве.
— Бога вспомнил, — неодобрительно выговорил жующий Еремей, который немецкое «майи готт» запомнил твердо. — Ишь, богомолец…
— Девица Беклешова, невеста графа Венецкого. К вам попали в руки письма господина Коростелева, и вы разорили это семейство своими поборами. А когда мой друг, господин Акиньшин, слишком близко подобрался к вам, вы приказали выследить его и убить!
— Я приказал убить человека?
— Вы! Вы велели уничтожить тех, кто знал о вашем промысле — и тех, кто знал в лицо кавалера, соблазнившего девицу Беклешову! Вы приказали убить ее горничную, которую слуги ваши видели в доме Акиньшина! Но они… — тут Андрей замолчал. Он понял, что говорить Граве о роковой ошибке незачем — Катеньку уже не вернешь, а если немцу удастся вывернуться — незачем ему знать, что Дуняшка уцелела. А может, уже и знает… Лучше помолчать.