Слепой секундант
Шрифт:
Он честно рассказал о своих страхах Андрею. Андрей задумался — ведь Валер прав… И неизвестно — как бы еще справился с радостями семейной жизни офицер, за два года армейского существования привыкший к мужскому обществу и к методе наведения порядка посредством крика и зуботычин? Ведь с Катенькой в пору их любви тоже были тайные свидания — будучи во всем зависим от теток, Андрей не мог вести любимую под венец, а потом жить за ее счет. Невеста должна быть с приданым — так ведь и жених обязан соответствовать, иначе он — подлец. Это аксиома, и Андрей сильно не уважал молодых щеголей, охотников за приданым, готовых жениться хоть на старой обезьяне.
— Но есть разные способы привыкнуть друг к другу, — сказал он Валеру. — Например, поехать в свадебное путешествие в тот же Париж. За развлечениями и гуляньями вы привыкнете решать все вопросы совместно…
— Думали мы уж о Париже… Все одно — боязно.
Андрей вздохнул — видно, наступает у мужчин возраст, когда не кидаешься под венец с любимой с восторгом и трепетом, а пытаешься сопоставить неудобства холостой и женатой жизни, соображая, которых больше.
— Как вы уговорились с Граве? — спросил он.
— Было бы очень хорошо, Соломин, ежели бы вы меня избавили от этого безумца, — прямо сказал Валер. — Он то набивается ко мне в зятья, то ругает Гиацинту за ветреность, то несет совсем уж околесицу. Как человек, столько учившийся, может быть таким дураком?! Кабы ему удалось вылечить вас… — признался Валер. — Вы-то с ней управитесь, а я бы лучшего зятя не желал.
Мысль о браке с Гиацинтой, как ни странно, Андрея не раздражала. Та нравилась ему и прямотой своей, и отчаянным кокетством, что же до внешности — оставалось лишь поверить на слово Граве и Валеру. К тому же умные люди говорят, что на второй год брака внешность уже не имеет огромного значения. А ведь мог повенчаться на Маше! И что бы из этого вышло?
— Господин Валер, не могли бы вы послать служителя в лавку мадам Бонно? Может, там ждет меня письмо от графа Венецкого, — сказал Андрей. — Коли нет — все равно надобно отписать ему, что мы в ближайшие дни узнаем о грядущем венчании его кузины, а статочно, и получим Машины письма.
— Хотел бы я сличить Машины письма с теми, что писала моя сумасбродная дочка.
— Гиацинтины разве у вас?
— Элиза умница — два письма она у злодеев выманила, словно бы для того, чтобы убедиться в дочкиной виновности. Одно из них фальшивое. Она их надежно спрятала — отослала к кому-то из теток, зашив в подушку. Тяжко тому придется, кто вздумает у старой тетки пол сотни подушек потрошить!
— А письма Евгении? Не может же так быть, чтобы ей — писали, а от нее — ни слова. Маша те, что получала, жгла — боялась батюшки. А Гиацинта? — Андрею не нужно было видеть лицо Валера, чтобы понять: меньше всего тот хочет говорить о письмах с дочкой. — Ладно, потом я спрошу ее сам, — пообещал он. — А сейчас мне нужно снять на несколько дней комнату. Как только Гиацинта что-то разведает или сумеет найти Машины письма — я должен сразу знать об этом.
— В этом самом доме можно комнату снять, хотя комната — с репутацией.
— Как это?
— В ней человека зарезали. Хозяин уж чуть ли не приплатить готов, лишь бы в комнате жили.
— Одна комната?
— С прихожей, где слуги могут спать.
— Конюшня есть?
— В соседнем дворе, можно сговориться. Я-то извозчика помесячно нанимаю, очень выгодно.
Андрея повели к домоправителю, который жил тут же, и два часа спустя Соломин вселился в новое жилище. Еремей был послан за необходимым к чаю провиантом — сухарями, сахаром, заваркой, а готовить чай решили в сбитеннике, который выдал домоправитель.
— Сударик мой разлюбезный, знаешь ли, на кого я у самых ворот напоролся? — спросил Еремей, внося мешок с покупками.
— Я не гадалка, говори прямо.
— На Селифашку.
— Он видел тебя?
— Вроде нет.
Дальнейшая беседа происходила в воображении дядьки и питомца, вслух они не сказали ни слова.
— Это может быть случайностью, — безмолвно говорил дядьке Андрей. — Откуда Селифашке знать, что я тут поселился? Я и сам не знал сего еще два часа назад. Кому-то после Катенькиной смерти досталась ее дворня; статочно, и Селифашка получил нового хозяина. Может, и вовсе живет в трех шагах от меня.
— Случайность-то случайность, — безмолвно отвечал дядька Андрею. — Да ведь он устроил угар. А какой-то отменный стрелок про этот угар знал… Какого черта Селифашка вокруг нашего нового жилья крутится? Съехать бы ну хоть в трактир… И как же теперь растолковать Тимошке с Фофаней про этого Селифашку? Какие ж у него, подлеца, приметы? Да ведь никаких!.. — ведя эту беззвучную беседу, Еремей добывал из печки угольки, чтобы положить их в трубу сбитенника. Он даже умудрился приказать Фофане, чтобы тот поднялся к домоправителю с кувшином, принес кипятка.
Когда дверь за Фофаней захлопнулась, Андрей заговорил:
— Я должен написать Венецкому.
— Господина Валера попросить?
— Не хочу его пугать. Ежели злодеи тут крутятся, то не меня они выследили, а его.
— Долгонько же шли по следу.
Еремей мог бы многое сказать по этому поводу. Прежде всего — не следовало уносить с собой шкатулу с деньгами. Те, кому деньги предназначались, явно провели свое следствие, строго допросили богадельного сторожа Федора, а Федор выдал подлинное имя Валера.
— Как же быть?
Положение и впрямь было аховое. Если сообщить Венецкому, молодой граф поспешит на помощь — дворни его никто не лишал, и двух-трех человек граф может прислать. Но как исхитриться оставить для него записочку в модной лавке мадам Бонно? Кто бы ни отправился туда с этой записочкой — за ним будут следить. И хуже того — о записочке не должен знать Фофаня. Молодцы на службе Дедки найдут способ развязать ему язык — достаточно заехать кулаком в ухо. Андрей должен был продиктовать записку надежному человеку. Надежным казался Граве. Но Граве сам — жертва вымогателей. Ежели поехать к нему или послать Тимошку, то и за ним станут следить.