Слепой секундант
Шрифт:
— Увидят, что мы улепетываем, все поймут.
— За нами бы эти мазурики не погнались. Шкатулу возьми первым делом!
— Да взял уж. У нас добрые кони. И мы не лыком шиты. Я помогу тебе перелезть через забор.
Конюшня была в соседнем дворе, двор выходил воротами на другую улицу. Тимошка наловчился использовать плотный сугроб у забора и с той и с другой стороны. Но переправить Андрея оказалось нелегко — дядька взмок, пока ему это удалось. Фофаня страдал рядом, шепотом взывая ко всем святым. Он был послан предупредить Валера, но того не случилось дома, камердинер и стряпуха тоже куда-то увеялись, и Фофаня громоздил всякие ужасы, оплакивая их судьбу.
Наконец втроем поместились в возке и выехали со двора. Был обычный петербуржский зимний сумрак, сырой и удручающий. Утешало одно — весна, истинная весна, уже не за горами.
— Пистолеты взял? — спросил Андрей.
— Только их и взял.
— Нужно зарядить.
— Сейчас не получится.
И впрямь — кому бы это удалось в возке, несущемся во весь конский мах?
— Не сел ли нам кто на хвост?
— Сдается, нет. Сейчас крикну Тимошке, чтобы сделал круг. Тогда, может, поймем.
— Сбитенник! — воскликнул вдруг Андрей. — Забыли на окошко поставить!
— Ах, черт… Но завтра они непременно поймут, что нас нет…
— И что подумают?..
— Подумают… подумают… Завтра пошлем Тимошку…
— Нельзя. Может быть засада.
— Фофаня, повтори еще, что тебе доктор сказал.
— Ах ты, господи…
Граве умудрился до полусмерти перепугать Фофаню. Если и было сказано что-то еще — так в одно ухо влетело, в другое вылетело.
Тимошка, получив четкие указания, путал след, даже на кладбище заехал и там затаился в ложбинке. Но никто не гнался за возком, и Еремей вздохнул с облегчением.
— Завтра будем разбираться, — сказал он.
Вернувшись в деревенский дом, дядька первым делом кинулся топить печь. Андрей в шубе сел за стол.
— Давай сюда пистолеты. Столько дней не упражнялся, боюсь — не пришлось бы учиться заново.
Он уже знал на ощупь каждый из них, знал, кому — глиняный шарик, кому — настоящую пулю. Он точно отмеривал порох и сворачивал пыж. И тихо радовался ловкости своих пальцев — если Граве наладит зрение и удастся вернуться в полк, в случае войны искусство заряжать вслепую может пригодиться.
— Дурак я, — сердито сказал Еремей. — Нет чтобы хоть ковригу хлеба с собой прихватить. Пока еще каша поспеет!
— У попадьи непременно хлеб есть, — напомнил Фофаня.
— Точно. Ежели Тимошка еще не выпряг коней, поезжай с ним в деревню, дяденька. А я тут побуду с Фофаней.
— Тимошка их водит.
Кучер Андрею нравился — суровая школа, которую он прошел, не убила в нем любви к лошадям. Перед тем как ставить лошадь, прошедшую верст десять галопом, в стойло, водить необходимо — чтобы остыла, не то холодная вода ее погубит. Да и поговорить с конями он любил — а они понимают такие разговоры и даже по-своему отвечают.
Еремей ушел.
— Ох…
— Что с тобой, Фофаня?
— Живот схватило… — Фофаня выскочил.
Андрей вздохнул: в городе такой тишины нет — там отовсюду прилетают и просачиваются звуки. Другое дело, что зрячий человек перестает их слышать. А слепой — наоборот, из этих звуков выстраивает себе мир заново.
Задумавшись, он не сразу понял, что странный звук за стеной — свист. Кто-то дул в особую свистелку, какие водятся у охотников. Не успел Андрей совместить в памяти этот звук с известными ему голосами охотничьих свистелок, как залаял Шайтан.
— Фофаня! — крикнул Андрей во всю мощь голоса.
Никто не отозвался. Но на крыльце вдруг дважды стукнуло — так топает человек, отряхающий с ног снег. Скрипнула дверь, ведущая в сени.
— Фофаня, ты? — позвал Андрей и выставил перед собой заряженный пистолет.
Скрипнула и вторая дверь. Зашуршала жесткая ткань — юбки, что ли?
— Кто тут? — спросил Андрей, уже готовый стрелять.
— Капитан Соломин, это я! Опустите пистолет! — голос был женский, знакомый.
— Кто — «я»?
— Я… ну, я — Александр Дементьев!
— Как вы сюда попали? — сердито спросил Андрей.
— Я искала вас, — ответила незнакомка. — У меня хорошая память на приметы местности. Я ведь тут уже бывала. Мой Павлушка сразу понял, куда везти. Я доставила вам важное известие! — в голосе звучал сплав радости и гордости, что у молоденького офицера, прорвавшегося через вражеские посты и ведеты с важным пакетом. — Я нарочно ездила в Тверь…
— Куда?!
— В Тверь, искать следов Евгении. Ваш Афанасий и десятой доли того не вызнал, что мне удалось выяснить. Видите ли, там, в Твери, живет моя родная тетка. Я с того дня, как вышла из Воспитательного общества, ни разу у нее не побывала. Провинциальная тетка — прелюбопытное создание. Она может годами о тебе не вспоминать, но когда ты вдруг объявишься — поместит в лучшей комнате и повезет показывать всем своим старинным знакомцам. На то и был мой расчет.
— Тише…
Где-то вдали пересвистнулись две дудки. Опять взлаял Шайтан.
— Отчего вы держите его на такой короткой веревке? — спросила незнакомка. — Я бежала ко крыльцу, он кинулся наперерез, но ему доброй сажени не хватило. А ежели бы к вам шел дурной человек?
— У Шайтана длинная веревка. Еремей сказал, что привязана к будке… — тут Андрей замолчал. Он понятия не имел, где стоит собачья будка. И от этого ощутил злость — опять его ткнули носом в собственное увечье.
— Так вот, слушайте. Прасковью Трофимовну Яковлеву, у которой жила девица Евгения, многие помнят. С Евгенией же вышло так — ее прислали на жительство издалека и без всякого предупреждения — просто приехала девица в санях, привезла с собой письмецо, что в письмеце — того госпожа Яковлева никогда никому не сказывала, а Евгению приютила. Да, главное — девица была близкой родней, но как раз это Яковлева для чего-то хранила в тайне, прочие знали, что бедная сиротка — и все. Другая странность — никто не мог фамилии этой Евгении вспомнить. Девица была, а фамилии не было!
Опять раздался свист.
— Фофаня! — крикнул Андрей. — Живо иди сюда!
Никто не отозвался.
— Мне поискать его? — спросила незнакомка и устремилась к двери.
— Нет! Стойте тут.
— Он вас не слышит, я выйду на крыльцо…
— Говорю, не двигайтесь! И помолчите, Христа ради.
То ли шаги, а то ли не шаги — нечто смутное и неопознаваемое творилось за стеной дома. И вдруг раздался крик. Вопил мужчина, причем от нестерпимой боли. Тут же заржала лошадь, послышались еще голоса, наконец донесся топот.