Слепой в шаге от смерти
Шрифт:
Они раскачивались. Вода несколько раз перелилась через бортик.
– Э, мы затопим соседей! – прошептал генерал.
– Да черт с ними, не затопим! Здесь все рассчитано. Не думай о мелочах, думай о главном.
Только в десять вечера Климов, наконец, собрался уходить и предложил поехать вместе на такси, но Эмма отказалась:
– Мне надо прибраться в квартире. Подруга скоро вернется.
– А может, мы еще встретимся? – робко спросил генерал.
– Может, и встретимся, – с улыбкой
По телефону Климов вызвал такси. На прощание поцеловал Эмму и попросил:
– Ты позвони мне, пожалуйста. Я очень буду ждать твоего звонка.
– Хорошо, позвоню, – Эмма поцеловала Климова в щеку, дверь закрылась.
«Тебе позвонят, не беспокойся», – с грустью подумала она.
После того, как генерал Климов покинул квартиру, Эмма опустилась в кресло. Ее руки бессильно легли на подлокотники. Она несколько раз качнулась. На губах все еще блуждала улыбка, а на душе стало тоскливо, причем невыносимо.
«Вот и все. Больше, генерал, мы с тобой никогда не встретимся. Никогда! А может, оно и к лучшему».
Она потянулась к телефону, трубка выпала из рук.
– Будь ты неладна! – зло схватила трубку Эмма, поставила телефон на колени и набрала номер фотографа. – Это я, Эдуард, порядок, – отчиталась она дрогнувшим голосом.
– Понял, – торопливо ответил фотограф. – Все сделано?
– Да, приезжай.
– Сейчас, дождись.
– Дождусь.
Эмма приготовила себе очень крепкий кофе, выпила две чашки, выкурила сигарету. Затем начала прибираться в квартире. Все эти привычные движения не помогали развеять тоски.
«Чертова жизнь! Вот как приходится зарабатывать деньги – обманом, подлым обманом, подставлять, в общем-то, нормальных людей. В чем они виноваты? В том, что не нравятся Бутакову? Ну, так это же не моя вина. А я инструмент в руках Бутакова, обычный инструмент – такой, как ножницы, нож, ложка или вилка. Он пользуется мной для достижения своих целей. Да, он мне хорошо платит, но разве деньги чего-то стоят по сравнению с тем унижением, которое я испытываю? Сволочь ты, Бутаков, самая настоящая мразь!»
– Мерзавец! Негодяй! Подонок! – бормотала Эмма, и от этого ей становилось немного легче.
Раздался звонок. Все уже было убрано, осталось лишь вымыть чашку и кофейник. Эмма подошла к двери, сбросила цепочку. Она даже не глядела в глазок, знала, что пришел Эдуард Вяткин.
Фотограф был возбужден, румян, пыхтел, как игрушечный паровоз:
– Ну, что, все в порядке? Вижу, вижу, все в порядке. Полный ажур.
– И по каким признакам ты это видишь, Эдуард?
– Глаза у тебя, как две пустых чашки, видно, что выложилась, пусто внутри.
– Да, пусто… – грустно улыбнулась Эмма. – Но тебе этого не понять.
– Конечно –
– Ты помолчать можешь?
– Не всегда.
– Я мразь, но и ты не лучше.
– Если тебе от этого легче, – пожалуйста, можешь думать и так, хотя я предпочитаю уважать и себя, и тех, с кем работаю. Слушай, родная, тут вот какое дело. Мне сейчас сбросили на пейджер, что меня ждут в ночном клубе. Там состоится презентация, соберется очень много важных людей, дорогих, так сказать, гостей. Я все эти камеры с собой взять не могу.
– Как не можешь?
– Не могу, и все. Там служба безопасности, проверка, не хочу светиться со специальной аппаратурой. Я только пленки заберу.
– А как же аппаратура? – все еще не поняла Эмма.
– Думаю, ты адрес не забыла?
– Нет, – Эмма уже начала догадываться, – не забыла.
– Привези, пожалуйста, я в долгу не останусь.
– Что с тобой, Эдик, поделаешь, вечно у тебя какие-то проблемы. Опять своих потаскух снимать едешь?
– Ты же знаешь, я не выбираю, кого снимать: за что платят, то и сниму. Скажут снимать свиней на ферме – поеду снимать свиней, только если заплатят зеленью. Так привезешь?
– Подумаю.
– Я же тебя выручал.
– Привезу.
– Только просьба к тебе, Эмма: пожалуйста, осторожнее, аппаратура больших денег стоит, такую сейчас достать – головная боль, грыжу наживешь.
– Хорошо хоть не очень тяжелая, а то посмотришь, как фотографы маются – треноги всякие, лампы, сменные объективы…
– И пультик не забудь, это и для тебя палочка-выручалочка, да и для меня тоже.
– Не забуду.
Эдуард довольно ловко взгромоздился на два табурета и быстро извлек пленку сначала из одного аппарата, затем из другого. Он тщательно, словно драгоценность, упаковал маленькие кассеты, спрятав их на дно кофра.
– Вид у тебя какой-то неважный, подруга, не нравишься ты мне.
– Я и себе не нравлюсь, Эдик. А ты, смотрю, пышешь здоровьем, радостью, небось, не пьешь, не куришь и с женщинами…
– С женщинами – нет, ты же, Эмма, знаешь, у меня другая ориентация.
– Опять по мальчикам ходишь?
– Зачем, мальчики ко мне подъезжают.
– Когда привезти аппаратуру?
– Я вернусь со съемок часов в пять, кое-что сразу же напечатаю. Спать не буду, так что, если сможешь, приезжай пораньше.
– Ну, не знаю…
– Постарайся, Эмма, эти приспособления могут понадобиться.
– А если тебя еще куда-нибудь вызовут?
– Дорогуша, вот тебе ключи от моей квартиры.
Откроешь и в шкаф спрячешь.
– Ладно, договорились. Кофе выпьешь?
– Какой к черту кофе, меня уже полчаса ждут!
– Куда хоть едешь?
– В один ночной клуб на Тверской.
– Успехов.
С аппаратурой возиться пришлось недолго. Эмма тщательно запаковала две камеры и крепления, спрятав все в целлофановый пакет.