Слепой. Исполнение приговора

Воронин Андрей Николаевич

Но факты неопровержимо свидетельствовали об обратном: знал, получал, передавал, приказывал и, в конечном счете, возглавлял. Да еще как возглавлял – слов нет высказать, как!

Он еще немного похлопал дверцами кухонных шкафчиков. Сигарет по-прежнему не было, кофе тоже.

Ситуация вырисовывалась куда более скверная, чем представлял себе друг сердечный Андрюша Тульчин и те, кому он настучал (и правильно сделал) на своего коллегу, приятеля и в некотором роде учителя Федю Потапчука. Они были правы: в действиях Глеба не усматривалось ничего от беспорядочных метаний раздавленного приступом афганского синдрома ветерана всех, сколько их было на постсоветском пространстве, региональных конфликтов. Это были продуманные, четкие действия профессионала, методично работающего по хорошо продуманному, грамотно составленному плану.

Федор Филиппович

этого плана не составлял. Ему это было ни к чему: даже будучи полностью в курсе дела, он действовал бы иначе – так, примерно, как действовал Тульчин. Этот план был на руку только тому, кто имел в этой истории прямой шкурный интерес – вот именно, едва не пойманному за руку главарю ОПГ. Следовательно, Глеб либо сам являлся этим главарем, либо уже некоторое, и притом довольно продолжительное время на него работал.

Факты – упрямая вещь. В данный момент Федор Филиппович с превеликим удовольствием взял бы автора этой крылатой фразы за глотку и колотил бы головой о стену до тех пор, пока тот не придумал бы что-нибудь новенькое, более оптимистичное и не столь безнадежно звучащее. Но автора под рукой не было, и генерал, грешным делом, даже не помнил, как звали этого умника. Наверняка какой-нибудь писака-детективщик англо-американского происхождения. Ох уж эти американцы! На самом-то деле все зло в мире не от женщин, а от них…

Положение было сложное: отрицать что-либо, когда все улики прямо указывают на тебя, бессмысленно, а признавать нечего. «Куда меня теперь – в СИЗО»? – спросил он в самом конце разговора. «Зачем же сразу в СИЗО? – ответили ему. – Ситуация запутанная, надо разобраться. Побудь ты пока под домашним арестом, ладно?» Ну, и далее по тексту.

И – ускользающий, елозящий, виноватый взгляд Андрея Тульчина.

Что же ты натворил, Глеб Петрович, во что опять встрял?

Генерал Потапчук заставил себя встряхнуться. Поверить в то, что после всех этих лет Глеб взял и продался кому-то за деньги, было решительно невозможно. Значит, одно из двух: либо недоразумение, либо кем-то тщательно и очень грамотно организованная подстава. Учитывая количество совпадений, которые таковыми вовсе не являлись, говорить и даже думать о недоразумении стоило вряд ли.

Генерал Потапчук энергично прошелся из угла в угол малогабаритной кухни, резким движением распахнул холодильник и, за неимением сигареты сунув в зубы молочную сосиску, подошел к окну – проверить, как там его вертухаи.

Глава 10

Черный «БМВ» с тонированными стеклами и номерными регистрационными знаками, пару дней назад занесенными в отчетную документацию пункта пограничного и таможенного контроля на российско-украинской границе, плавно затормозил и остановился в тени худосочных лип, которыми была обсажена тихая, не сказать чтобы центральная, но и далеко не окраинная улица Москвы. Улица носила романтическое название Штурвальная; направо от нее, если ориентироваться по ходу движения машины, длинной змеей с основательно подмоченной репутацией протянулось Ленинградское шоссе, за которым в зелени парка играло тусклыми свинцовыми бликами водное зеркало гребного канала. За каналом скоплением разнокалиберных, но одинаково унылых бетонных кубиков, большинство которых хорошо помнило еще Никиту Сергеевича, маячило Тушино (оно же Палагушино – для тех, кто в курсе). Для тех, кто не в курсе, а их большинство, написанное в скобках значения не имеет – как и сам московский район, никаким боком не касающийся описываемых событий и, более того, даже в бинокль не различимый с того места, где припарковался черный «бумер».

Сзади, по московским меркам совеем рядом, а по провинциальным – о-го-го, – располагалась станция метро «Речной Вокзал», спереди на километры не наблюдалось ничего более примечательного, чем станция все того же метрополитена «Водный Стадион». Слева, через дорогу, обнесенное железной решеткой, виднелось приземистое здание спецшколы с военно-морским уклоном, на который прозрачно намекали торчащие по обе стороны ворот, бугристые от многолетних напластований черной масляной краски адмиралтейские якоря. Справа, унылым серым забором отделяя припарковавшийся на свободном пятачке автомобиль от Ленинградки, гребного канала, Тушино и всего остального пространства, расположенного в названном направлении, протянулся длинный ряд панельных пятиэтажных домов.

Заглушив двигатель и затянув стояночный тормоз, водитель черного «БМВ» длинно, с наслаждением зевнул. Он любил

водить машину, будь то «БМВ» или БТР. «БМВ», конечно, был предпочтительнее – при том условии, что из придорожной «зеленки» не стреляли, – но даже водительское кресло «роллс-ройса», если просидеть в нем слишком долго, может превратиться в прокрустово ложе.

Стемнело уже около часа назад. На улице давно зажглись фонари, расчертив асфальт сложным узором неестественного, фосфорического зеленовато-желтого света и густых, черных с прозеленью, теней. В мутноватом от электрического света небе столицы висела, вызывая смутные ассоциации с прочтенными когда-то и безнадежно позабытыми вестернами, похожая на кусочек разрубленного одним ударом мачете серебряного доллара половинка луны. Компанию ей составляли две или три звезды, достаточно ярких, чтобы их свет мог пробиться через накрывший мегаполис электрический купол. Левее луны острой иглой вонзался в ночное небо подсвеченный со всех сторон, увешанный, как новогодняя елка игрушками, красными шариками позиционных огней шпиль Останкинской башни. С того места, где остановился черный «БМВ», разглядеть его было можно, только поднявшись метров на тридцать вверх по вертикали; впрочем, водителю «бэхи» это было ни к чему: он и так знал, что башня никуда не делась.

Справа от дороги горела неровная россыпь освещенных окон. В зависимости от цвета занавесок и абажуров, окна светились по-разному: охристо-желтым, красным, синим, зеленым. Одно окошко, шестое слева на третьем этаже, честно горело ярким, чистым, ничем не приглушенным и не окрашенным, желтовато-белым светом. Занавески на окне отсутствовали, и снизу был хорошо виден гладкий белый потолок с аккуратными рустами на стыках бетонных плит перекрытия и свисающая с него на собранном в кривые петли шнуре голая, как Адам, электрическая лампочка ватт, этак, на сто – сто пятьдесят.

«Или ремонт, или холостяк, – подумал водитель «БМВ», глядя на голую лампочку сквозь темные стекла солнцезащитных очков. – Но если холостяк, то убежденный, идейный, старой закалки. Как это там было у поэта: на письменном столе два черных круга – от чайника и от сковороды… Да нет, чепуха. Холостяк нынче пошел не тот, особенно в Москве. Холостяк у нас теперь гламурный, метросексуальный, знающий себе, любимому, цену. Уж у него-то, будьте благонадежны, все в порядке, все на своих местах – и люстра от кутюр, и шторы из модного салона, и плазма, и педикюр… А почему бы и нет? У него, холостого, ни жены, которой вынь да положь новую шубу или красный «мини-купер», ни детишек – то им на молочишко, то на велосипед, то на травку… ну, в смысле, на контурные карты по новейшей истории России… Лафа! Полная свобода. Стоит ли удивляться, что плодятся нынче только китайцы, африканцы да самые нищие из мусульман – тоже, в основном, африканцы? Так что, скорее всего, за этим голым окошком идет самый обыкновенный ремонт. Гипсокартон, известковая пыль, грязища, перфоратор с утра до ночи, обозленные соседи со своими претензиями, то и дело фонтанирующие трубы, вонючие подмышки и торчащий из раздолбанного кафельного пола, смердящий огрызок чугунной трубы на месте унитаза… Бр-р-р!»

Глеб Сиверов снова зевнул, энергично, как вылезшая из воды собака, потряс головой и потянулся, насколько это позволяло ограниченное пространство автомобильного салона. Последние двое суток этот салон фактически стал его домом, его личной малогабаритной квартирой. Машина была хорошая, скоростная и комфортная; ездить на ней было одно удовольствие, а вот жить в ней – м-да…

С того момента, как закарпатский горе-снайпер едва не проковырял в его голове дополнительное вентиляционное отверстие, прошло уже десять дней. В Глеба стреляли множество раз, причем сплошь и рядом куда более метко. Но инцидент, тем не менее, не только не забылся, но и тревожил Сиверова все сильнее – уж очень он был странный.

Версию о маньяке, будь то идейный борец за присоединение Западной Украины к Румынии или обыкновенный шизофреник, пришлось отбросить как несостоятельную. Такие не ограничиваются парой выстрелов по одной мишени; одной мишени для них мало, и они трудятся, не покладая рук, пока не добьются своей главной цели, которую вряд ли осознают – широкой известности. Но все было тихо, город жил футбольными страстями, и чокнутый со снайперской винтовкой больше никак себя не проявлял.

Разумнее всего было бы покинуть Львов в тот же день, буквально в ту же минуту. Но тогда Глеб уехал бы в Москву, пребывая в тревоге и тягостном недоумении: а что, собственно, это было, и следует ли ждать продолжения?