Слепой. Исполнение приговора
Шрифт:
Претензий к этому законопослушному, во многом симпатичному, мирному обывателю у спецслужб быть не могло. К Слепому претензии иметься могли – какие именно, пока оставалось неизвестным, но могли. Отсюда вопрос: почему, разыскивая Слепого, спецслужбы заявились прямиком домой к Глебу Петровичу Сиверову?
Ответ: потому что кто-то довел до их сведения, что Глеб Сиверов и Слепой – одно и то же лицо. А вот это, товарищи офицеры, знал только один человек на всем белом свете – Потапчук Федор Филиппович, его куратор и старший товарищ, чуть ли не отец родной. Что же это получается: я тебя породил, я и убью?
Криво улыбаясь, Глеб вынул из кармана телефон, набрал специальный код и отправил запрос. Ответ пришел незамедлительно
Масштаб неприятностей, которые вынудили Федора Филипповича рассекретить своего лучшего, единственного в своем роде агента, должен быть весьма впечатляющим. А генерал-то мой в дерьме, подумал Глеб. Причем по самые уши.
Констатировать тот факт, что сам он находится в точном таком же, если не худшем, положении, Слепой не стал: ему было не привыкать.
Оставив дома все, как есть, Глеб поехал на Лубянку. По дороге он позвонил Ирине, благо телефон не прослушивался, и, туманно сославшись на обстоятельства, попросил остаться в гостях на денек-другой – ну, от силы на недельку. Домой лучше не ездить – у соседа сверху трубу прорвало, это зрелище не для слабонервных. В общем, я сам во всем разберусь и сразу тебе позвоню. «Кто бы сомневался», – спокойно сказала Ирина и повесила трубку. Неприятно, конечно, зато не смертельно.
По окончании рабочего дня Федор Филиппович, к счастью, не стал засиживаться на службе, а своевременно, почти минута в минуту, отбыл домой. Глеб поехал следом и довольно быстро убедился, что его превосходительство пасут – осторожно, очень профессионально, меняя машины чуть ли не через каждые три квартала, – в общем, всерьез, по-взрослому.
Это было накануне. Сегодня с утра генерал прибыл на службу в сопровождении того же эскорта. Когда он садился в машину, Глеб успел хорошо его разглядеть и был неприятно удивлен: для человека, взятого в крутой оборот родной конторой и уже начавшего давать показания, Федор Филиппович выглядел на диво свежо и держался до странности непринужденно, буквально как ни в чем не бывало. Наблюдение за ним до сих пор велось скрытно, с предельной осторожностью; по всему выходило, что никаких показаний он никому не давал и вообще не подозревает, что его пасут уже, как минимум, вторые сутки подряд. Но тогда откуда у дома Глеба взялась засада? Или это все-таки работа его превосходительства? Но зачем, почему? Чертовщина какая-то, мистика…
Звонить ему Глеб не стал: где наружка, там и прослушка, а он еще хотел немного погулять на свободе. Проводив генерала и его хвост до Лубянки, он смотался в ближайшее кафе, плотно позавтракал и вернулся на свой наблюдательный пост напротив служебного подъезда. Поскучав там часа полтора или два, он совсем уже, было, собрался подыскать себе до вечера какое-нибудь более конструктивное занятие, но тут ворота открылись, и из них выехал служебный автомобиль Потапчука. Стекла покрывала густая тонировка, но, судя по тому, как просели амортизаторы, машина шла далеко не порожняком.
И вот что странно: группа наружного наблюдения за ней не последовала. Она куда-то испарилась, пока Глеб завтракал, и, кажется, не собиралась возвращаться к исполнению своих обязанностей. Отозвали? Или Потапчук просто уступил машину кому-то из своих подчиненных?
Нужно было или оставаться на месте, или ехать вдогонку. И то, и другое представлялось рискованным: а вдруг не угадаешь? Но других подсказчиков, кроме собственной интуиции, у Сиверова не было, и он последовал за генеральским «мерседесом». Вскоре водитель последнего
Глебу это с грехом пополам удалось, хотя на финишном отрезке, пролегавшем по тихой боковой улице, шедшей параллельно Ленинградскому шоссе, пришлось немного отстать: транспорта здесь было мало, а водитель за рулем «мерина» сидел опытный, бывалый, обученный замечать слежку. Тем не менее, он поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Потапчук выходит из машины.
Вид у товарища генерала в этот момент был далеко не такой цветущий, как утром, а два бугая в штатском, один из которых нес магазинный пакет с продуктами, здорово смахивали на самый обыкновенный конвой. После подобающих случаю церемоний вся троица скрылась в подъезде; по прошествии нескольких минут бугаи вышли – одни, без генерала, сели в машину, и «мерседес» укатил. И буквально в ту же минуту во двор въехала и припарковалась напротив подъезда неброская «мазда». Внутри сидели как минимум два человека, и ни один из них даже не подумал выйти. Немного поерзав на тесной парковке, «мазда» заползла в жидкую тень произраставшего на газоне чахлого каштана, ее двигатель заглох, передние окна с обоих бортов слегка приоткрылись, и из щелей густыми клубами повалил табачный дым.
Никто ни от кого не прятался, все было по-честному, в открытую: вот ты, вот мы – сиди и не рыпайся. Это было уже не наружное наблюдение – это была охрана. Его превосходительство явно взяли под арест – пока только домашний, но зарекаться от тюрьмы ему явно не стоило.
Но в этом море скорби имелся островок надежды – правда, такой крохотный, что Глеб с трудом его отыскал. Теперь, когда положение Федора Филипповича прояснилось вплоть до официального статуса арестанта, он почти наверняка располагал хоть какой-то информацией о причинах – как минимум, тех, что повлекли за собой арест. Ведь не за неправильный же переход улицы его замели! У Глеба имелась тысяча вопросов, а у Потапчука, возможно, завалялась хотя бы парочка ответов.
Оставалось только придумать, как эти ответы получить.
До темноты ничего умного так и не придумалось. Оставалось только то, чему Глеба когда-то неплохо обучили в спецшколе: идти напролом.
Выбравшись из машины, он обогнул дом и вошел во двор. Остановившись в тени трансформаторной будки, куда не проникал свет уличного фонаря, оценил обстановку.
С тех пор, как он был тут последний раз, обстановка не изменилась: немолодая синяя «мазда» стояла на прежнем месте под каштаном, в темноте салона разгорались и гасли огоньки двух сигарет. Задрав голову, Глеб обвел взглядом окна нужного подъезда. Первый этаж исключался: даже пожилой человек, если подопрет нужда, может рискнуть здоровьем и сигануть с такой несерьезной высоты. Лови его потом по всему двору!
Окна второго Глеб осмотрел мельком. Квартира явно была оперативная; здесь встречались с информаторами, вербовали, допрашивали. Почти наверняка здесь еще и били, а что время от времени кого-то держали под замком, можно было не сомневаться. И далеко не все люди, которых здесь мордовали, были стариками со слабым сердцем. А для молодого, тренированного человека прыжок со второго этажа – пустяк.
В окнах третьего, четвертого и пятого этажей Глеб не увидел ничего интересного, кроме все тех же разноцветных занавесок. Кое-где в темных оконных проемах мигали голубоватые отсветы телевизионных экранов. Сиверов с неудовольствием подумал, что обстоятельной беседы с охранниками, кажется, не избежать, но тут в окне на четвертом этаже шевельнулась занавеска, и на ярко освещенном фоне возник до боли знакомый силуэт. Федор Филиппович стоял у окна, глядя в темный двор, и с видимым отвращением что-то жевал – как показалось Глебу, сосиску, которую по-детски держал в кулаке, время от времени поднося ко рту, чтобы откусить.