Слёзы чёрной речки
Шрифт:
Первые секунды Леха был полностью парализован и походил больше на застывшую сушину, чем на человека, у которого в заднице находилось тридцать граммов соли. Он пытался осмыслить происходящее: «Что бы это могло быть?» Казалось, что его огрели кожаным бичом, в конец которого была вплетена свинцовая картечина, разорвавшая ягодицы на портянки. Но лязг звонко щелкающего затвора Леха услышал отчетливо. Да и грохот выстрела не оставлял никаких сомнений. В тот же миг он представил себе, как старый хрыч своей костлявой, но проворной рукой досылает в патронник очередной патрон с зарядом соли. От этой мысли на лице несчастного парня выступил холодный пот…
Времени на раздумья не было, надо было срочно убегать. Схватившись за пылающие ягодицы, Леха, окончательно затаптывая корни обреченных георгинов, бросился к забору. Первые три метра Алексей преодолел благополучно. Но далее на дороге, будто часовой на посту, встал дощатый забор, на котором он минуту назад едва не оставил штаны. Прыгать в высоту и бегать с препятствиями Леха не умел. Да и высокая скорость не позволила вовремя сориентироваться. Парню ничего не оставалось, как брать тараном.
Почувствовал ли Алексей удар в грудь, воспрепятствовавший его стремительному галопу? Неизвестно. А вот забор – почувствовал. Он отлетел на несколько метров вперед, словно бежал не Леха, а трехгодовалый жеребец, впервые поставленный под седло.
Пока дед Мирон выбирался из собачьей конуры в намерении схватить «петушка» за кудри, ночной гость уже исчез. В поле зрения опешившего деда уже никого и ничего не было. Ничего, кроме восьми метров забора, валяющегося «железной дорогой»… А Леха чесал ногами дорожную пыль, на огромной скорости преодолевая каменистые метры поселковой улицы.
Последующие поиски подстреленного товарища не дали положительного результата. На голос Анечки и Андрея Леха не отвечал. Ему было некогда: он всю ночь просидел на поросячьем корыте, вымачивая место поражения. Чтобы его не нашли, он предусмотрительно укрылся в центре огорода и, выглядывая из картофельной ботвы на встревоженную Анечку, удрученно повторял:
– Вот это поцелуйчик!
– Что с ним случилось? – спросила запыхавшаяся Маша, когда они остановились на краю деревни.
– Подстрелили «петушка». Но нет ничего страшного. Через несколько дней рассосется, – ответил с усмешкой Андрей и наклонился к лицу девушки для поцелуя. Она не противилась.
– Ты сводишь меня с ума… А зачем я тебе безумная? – шутила она, вглядываясь ему в глаза.
– Ты и безумная будешь прекрасной! Для меня ты лучше всех! Ты нужна мне как воздух! Как солнце! Как вода! Как…
Андрей не договорил и вновь коснулся губами девичьих губ.
– И что же дальше? С чем еще ты можешь меня сравнить? – кокетливо пытала она.
– С чистейшим родником! С теплым, свежим ветерком! С белым пушистым снегом! С переновкой!
– С переновкой? А что это такое?
– Это новое снежное покрывало, покрывающее землю осенью и зимой.
– Брр-р! – передернула Маша плечами. – Такое сравнение не хочу!
– Почему?
– Потому что не люблю зиму. Люблю лето! Летом хорошо – все цветет, благоухает. Летом… мы с тобой вместе! – мечтательно отвечала девушка, увлекая Андрея за собой в сторону своего дома.
– Но теперь мы всегда будем вместе: и летом, и зимой! Всю жизнь! – сказал Андрей.
– А как это, всю жизнь? – стараясь показаться удивленной, как бы не понимая смысла сказанного, прошептала Маша.
– Потом скажу.
– Потом? Это когда? – настаивала она.
– Когда-нибудь, через некоторое время. Пусть это будет для тебя неожиданностью, подарком!
– Подарком – это хорошо. У меня скоро будет день рождения! – хитро улыбнулась Маша.
– Когда?
– Скоро. Через две недели.
У своего дома Маша проворно выскользнула игривым веретеном из крепких объятий Андрея.
– Ты что, Машенька? – недоуменно прошептал Андрей и вновь протянул навстречу ей свои руки.
– Так, просто… Остынь немного… – с отрезвляющей насмешкой в голосе ответила девушка и торопливо спряталась за калитку своего дома.
– Боишься меня, милая? Но… Но ведь у нас с тобой уже все было… – шептал он, стараясь открыть калитку.
– Да, боюсь, – как-то особенно тихо и подавленно ответила Маша из глубины двора. – А вдруг что-нибудь случится, если уже… Ты осенью уйдешь в армию, а что буду делать я?
Не дожидаясь ответа, девушка круто развернулась и убежала в дом.
Андрей долго стоял за воротами, ожидая возвращения Маши, но в тот вечер девушка больше не вышла.
Теплая летняя ночь дышала свежестью. Шум реки перемешивался с шумом листвы, трепещущей на деревьях. Бледный рожок зародившегося месяца повернул острые рога на ведро, предвещая хорошую погоду. Мириады звезд, рассыпанных в бесконечности неизвестной щедрой рукой, мерцали и подмигивали идущему по ночной улице Андрею, как старому другу. Негромкая поступь его шагов не нарушала покоя спящего поселка, как не препятствовала его «отсутствию» в реальном мире. Он был далеко от звезд, не слышал бесшумных вздохов благоухающей земли.
Перед его глазами стояло милое лицо любимой Машеньки и ее глаза, на которых блестели искры слезинок. Он вспоминал ее слова, полные тревоги.
Андрей знал, что все беспокойства ее напрасны. Знал, что он и Маша – одно целое. Верил, что Маша не предаст его, как и он ее. И если их чувства так крепки и верны, то остается всего лишь поставить точку. Он решил раз и навсегда: они теперь будут неразлучны.
«Две недели… День рождения… – вновь и вновь повторял Андрей. – В этот день я попрошу Машеньку выйти за меня… А потом – как жизнь рассудит».
Глава 8
С запада потянуло теплым влажным ветром. От его резких порывов закачались и зашумели деревья, заметался рвущийся шум реки, зимней поземкой закружилась по дороге пыль. Сгустившиеся над Безымянкой грозовые тучи закрыли вечернее небо.
Стараясь как можно быстрее скрыться от надвигающейся непогоды, хозяйки резкими окриками разгоняли по пригонам вернувшихся с дневного выгула коров. Попрятавшись по конурам и укромным местам, умолкли собаки. В старательских домах хлопали двери и щелкали замочки окон. Поселковая улица быстро опустела и притихла, как в ночное время. И только ласточки черными молниями все еще метались низко над землей.