Слезы саламандры
Шрифт:
Когда отец сгинул, и платить слугам стало нечем, один за другим все работники исчезли. Поговаривали, кое-кто даже прихватил из дома что плохо лежало… Остался лишь верный Якир, который все детство мазал разбитые коленки маленького господина лечебной смолой и прикладывал свежее мясо к синякам после уличных драк. Остался, не требуя платы за свой труд и довольствуясь куском хлеба, парой кружек воды и крышей над головой. С той поры так и повелось – Якир, встававший раньше всех, отправлялся за водой, а гордый потомок рода Меджахар выносил ночное ведро.
Страх не покидал Гудри. Если соседи заметят – срама не оберешься! Гудри одним махом преодолел двор и, как и всегда, замер у калитки, прислушиваясь
Гудри откинул засов и глянул одним глазком. Высоченная тяжелая бочка катила на грубой телеге посреди улицы. Один солнцедар правил мулами, другой стоял подле бочки, а третий шагал рядом, то и дело ударяя колотушкой о борт телеги.
Калитки соседей плотно закрыты, и Гудри решился. Не дожидаясь, пока солнцедары поравняются с воротами, Гудри выскочил на улицу и в два счета оказался подле телеги. Стараясь дышать в сторону, сунул замотанному с ног до головы солнцедару ведро. Тот молча принял ношу, передал напарнику – тот сдвинул крышку и выплеснул содержимое. Гудри забрал пустое ведро и юркнул обратно.
У-ф-ф, никто не заметил!..
Гудри поплелся по двору, по хозяйской привычке оглядывая трещины между плитами – не пророс ли за ночь новый упрямый росток? – и вдруг встал как вкопанный.
Солнцедар! И колючие растения, и замотанные золотари назывались одинаково! Как же так получилось? И почему он раньше об этом не задумывался?.. Солнцедар, и солнцедар – так повелось с самого детства…
Гудри упрятал ночное ведро под крыльцо и присел на ступеньку. Задумался. А что он знает о солнцедарах?.. Ну, о тех, которые работники, а не растения? Появляются они только утром, принимают ночные сосуды от слуг и уходят за город, не оскорбляя своим видом знатных горожан. Ни днем, ни вечером в Астанапуре их не увидишь… Гудри поскреб затылок – неужели они живут за крепостной стеной, в песках Велкве-таар? Но там же опасно! Дэвы живьем сожрать могут!..
Еще солнцедары всегда замотаны в поношенное тряпье, а их лица и тела скрыты от посторонних. Кроме того, солнцедары немы. Ну, так шептались в очереди за водой… Так ли это, Гудри не знал, но до сих пор ему не удавалось услышать от них ни звука.
А потом Гудри вспомнил свой сон и загрустил. Эх, там все было так хорошо! И отец, и братья выглядели такими счастливыми… А какие стихи он читал! – жаль, теперь ни полсловечка не вспомнить… Стихи из сна еще порхали где-то рядом, словно ночные мотыльки, но разве ухватишь, разве разглядишь… Нет, не вспомнить ему тех замечательных строк… А даже если и вспомнить – все одно его в Чит-тай не возьмут: монет-то у них с матушкой все равно нет…
Вспомнив о матушке, Гудри тяжело вздохнул. Как же все-таки здорово леталось во сне над Астанапуром – никаких забот! Жаль, теперь это останется только во сне…
Гинтрун прознала о вчерашних полетах сына на заднем дворе… Что тут началось!.. Глаза матери метали молнии, а голос разил, словно кнут:
– Гудри, сын мой! Великая Велкве-Таар забрала моего мужа и твоих братьев, и ты остался один у меня. Ты и этот несчастный летающий ковер, моя память об отчем доме. Может, настанет тот день, когда я все-таки решусь вернуться… Но не заставляй меня собственными руками сжигать мой любимый ковер! – глаза матушки сощурились, а губы сложились в тонкую нитку. – Ты понимаешь, что начнется, если хоть кто-нибудь прознает, что упрямый мальчишка летает в самом сердце Астанапура, вблизи стен Верхнего города? Ковры – волей великой Велкве-таар – летают только в моем родном Амун-тааре, и нигде более! Об этом известно даже последнему скудоумцу! Лишь бесценный солнечный камень может поднять обыкновенный ковер над землей, и то ненадолго! Нет ли у тебя за пазухой солнечного камня, сын мой? Может зря я трясусь над каждым тирхамом и продаю свои драгоценности, чтобы прокормить нас?
Гудри опять вздохнул и побарабанил пальцами по камню ступеньки. Прощай, летающий ковер! Матушка отобрала его и спрятала на своей половине – именно там, где Гудри впервые увидел его. Против воли Гудри слабо улыбнулся, вспомнив миг первого знакомства.
В тот день праздновали его десятилетие; он стал совсем взрослым и вступил в ряды полноправных граждан Астанапура. Отец торжественно вручил ему именной положенный кувшин с печатью шайхиншайха Астана Девятого – да продлятся его дни!..
Гостей было столько, что открытый двор еле-еле вместил всех. Уже под вечер матушка позвала сына – в последний раз, как тогда думалось – на женскую половину. Гинтрун достала вытертый богатый ковер, потерлась щекой, перебрала пальцами золоченную бахрому, вдохнула запах валяной шерсти… Глаза ее затуманились, и она озорно улыбнулась. Катнула туго свернутый рулон, расстелила ковер на полу и уселась в середину, скрестив ноги.
– Мой родной Амун-таар стоит на холмах. Все ноги собьешь, вышагивая по бесконечным улицам то вверх, то вниз. Милостивая Велкве-таар сжалилась над добрыми жителями, и даровала им чудо полета. Все жители в моем городе летают по своим надобностям на личных коврах!.. Когда-то и мне исполнилось десять лет, совсем как тебе сегодня… Отец вручил мне мой родовой ковер с вышитой печатью великого шайха Амун-таара, Вистана Третьего – да продлятся его дни! – матушка пригладила изящный рисунок причудливой вязи. – Гости ушли, и во дворе собралась вся семья. Ковер лежал передо мной, расстеленный посреди двора. Я опустилась на него, трижды произнесла «Амун-таар», – матушка легонько хлопнула по ковру, – Амун-таар, Амун-таар… И познала радость полета, – голос дрогнул, она смахнула непрошенную слезу и поднялась, подойдя к кувшину с лимонной водой.
Гудри решил развеселить матушку. Он неслышно подобрался, уселся на ковер, и повторил скороговоркой вслед за матушкой нужные слова, трижды прихлопнув по ковру. Под Гудри словно взбрыкнул необъезженный жеребец – он едва не разбил голову об потолок! Гудри чуть не слетел с взбесившегося ковра, ухватился за угол, едва не выдрав кисти бахромы. Ковер тотчас въехал в стену, и Гудри покатился кубарем. Кувшин и чаша грохнулись об пол, неистово дребезжа, а матушка не смогла сдержать громкого крика. Хвала великой Велкве-таар, когда вбежал отец с саблей наголо, он застал лишь свою жену и сына, склонившихся над окном:
– Летучая мышь залетела, муж мой, – дрожащим голосом произнесла она, и потрепала сына по голове. – Такая большая… Но Гудри прогнал ее.
– Совсем взрослый уже… – отец со стуком вогнал саблю в ножны и подивился про себя старому ковру из приданого жены на полу.
Ни тогда, ни после они ничего не сказали о своем открытии Меджаару Меджахару, дабы именитому купцу не пришлось омрачать свое сердце ложью и нести лишнюю тайну. Гинтрун взяла с Гудри обещание, что он никому не расскажет о своем небывалом умении – и до сих пор Гудри держал слово! Только Якир случайно однажды увидел летающего юного господина… Но Якиру можно верить…
– Какое чудесное утро!.. – раздалось позади, и Гудри вздрогнул от неожиданности, мигом выпрыгнув из воспоминаний. Опять замечтался! Он порывисто обернулся и распахнул глаза.
Матушка улыбалась! Крутые брови насурьмлены, щеки горят румянцем, густые волосы переплетены в косы и уложены в сложную прическу, прикрытую легкой косынкой. На шее любимые бусы из красного камня.
– У нас сегодня гости, и мы идем на рынок, Гудри, – расцвела Гинтрун, разглядев восхищение в глазах сына. – Ты помнишь?