Слишком чужая, слишком своя
Шрифт:
— Хватит болтать. Ты сама этого хотела, — его можно быстро разозлить, он тогда теряет осторожность. — Скоро ты станешь другой. Даже представить не можешь, насколько другой. И забудешь своего киношного психопата. Он, кстати, не такой уж и крутой. Просто развратник, наркоман и придурок. Не понимаю, что ты в нем нашла.
Моя нога заехала ему прямо в зубы. Потом — в пах. Слабо привязали, дилетанты. Ой, коронки проглотил, бедняжка. Этого мне и хотелось.
На мое лицо набрасывают пленку — и мне нечем дышать. Сознание уплывает от меня, темная вода поглощает меня совсем. Может,
— Генерал, вы здесь?
Жаль, если все это зря. Нет. Я знаю, что нет.
— Ты подзадержалась, Керстин. Я уже тут плесенью покрылся.
Я слышу, что ему тяжело говорить. Если они делали с ним то, что когда-то со мной, тогда меня его состояние не удивляет. Но с ним они не должны бы этого... Впрочем, не знаю. Он уже немолод.
Я подхожу к кровати. Если бы он не попался в руки профессора, выглядел бы сейчас так, как тот, который гладил Макса. А сейчас лицо у него иссиня-бледное, темные круги под глазами. Его даже не привязали — зачем? Он уже не убежит.
— Я ждал тебя. Знал, что ты придешь, но держаться больше не смогу, — он вымученно улыбается. — Ты такая же красивая, как Нина. Я знал когда-то твою маму. И отца твоего тоже знавал.
Если бы он ударил меня, мне было бы легче. Но он просто сказал. Не стоило. Мне это слишком... больно.
— Уже не такая, — я должна контролировать свои эмоции.
— Глупости. Если ты немного подумаешь, то поймешь, что такие мысли тебе несвойственны. Изменения в твоей внешности... не такие катастрофические, как тебе кажется. А вот твое отвращение к себе — это... не твое. И не Юлии. Это внушил тебе ревнивый закомплексованный мерзавец — ты знаешь, о ком я говорю.
Да, знаю. Какой я была дурой! Мучила сама себя, стеснялась своего лица... Оно, конечно, не супер — теперь, но... Проклятый Кен, погоди, встретимся!
— Генерал, я помогу вам подняться, и мы поедем в больницу. Там вам смогут помочь.
— Нет. Слушай, дочка, не заботься обо мне. Я ждал тебя, чтобы сказать... — хриплый кашель душит его. — Ты должна все уничтожить: аппарат, технологию, всех, кто знает, как... нет, знает только Хольт. Старый лис никому не доверяет. Уничтожишь Хольта — все развалится само собой.
Нет, я так не считаю. Ведь и Хольт, и Кен работают на кого-то. Я никогда не поверю, что этот слизняк Кен сам додумался заварить такую кашу. Дядюшка Макс выпихнул его из нашей конторы, кто его подобрал? Я узнаю, и тогда Кен будет умолять, чтобы я согласилась послушать историю его жизни.
— А где Игорь Потоцкий? — Хороший босс всегда заботится о своих подчиненных.
— Его убили.
— Жаль, — он смотрит на меня. — И тебя мне жаль.
— Не надо меня жалеть. Я к этому не привыкла.
— Керстин, ты хорошо поработала. Осталось немного. Слушай меня. На карту поставлено не только будущее нашей страны, если их не остановить, скоро весь мир...— он снова начинает задыхаться. Что мне делать? Я не могу дать ему умереть! — Они работают на Валида Аль-Фаруха. Это миллионер, исламский фундаменталист и фанатик. Он финансирует все теракты, все войны — и эти исследования.
Он умолкает. Ну, конечно же! Я должна была бы сама догадаться — но мои мозги словно превратились в кисель. Черт! За всеми кровавыми делами стоят мусульмане. Где какая заварушка — там, гляди, где-то торчат их грязные носатые рыла. Религиозные фанатики вообще публика опасная, а уж желающих по-своему толковать религиозные учения всегда хватало — стоит припомнить инквизицию. Но если для христиан это в прошлом, то эти только вступают в эру нетерпимости. И тем опаснее они сейчас, когда столько соблазнительных технических достижений. Я уверена, что крестоносцы бросили бы атомную бомбу на своих оппонентов, если бы она у них была. А у этих — есть. Ну, почти есть, но... Плохо дело-то.
— Скажите, генерал, почему вы... Это же вы подтолкнули меня в феврале, чтобы я начала интересоваться некоторыми несоответствиями своей биографии?
— Да. Это было довольно просто сделать, ты была тогда совсем не такая, как сейчас. Но я понимал, что ситуация выходит из-под контроля, дальше некуда. Поэтому ты нашла у себя кольцо, фотографии, медальон — ты забрала его у Вишневецкого? Он в сейфе?
«Керстин там найдет колечко...» — Вот оно, на пальце. А медальон у меня на шее.
— Вы все предусмотрели!
— Я пытался. Но меня опередили, и вот я здесь, уже три дня. Хорошо еще, что ты восстановила свою боеспособность. Нет, не трогай меня, мне уже... немного осталось. Видишь, дочка, сердце немного износилось, а тут... Сама знаешь что.
— Знаю.
— Вот видишь, Керстин, тебе больно. Мне нравится смотреть, как ты корчишься под током. — Кен гадко улыбается. Коронки успел заменить. — Профессор, может, стоит увеличить напряжение?
— Это небезопасно. Во-первых, может не выдержать сердце, во-вторых — мозг. Нам надо, чтобы она могла оставаться личностью, а не овощем.
Голос Хольта спокоен. Я для него где-то на одном уровне с лягушкой или крысой — опытный материал. При этом — ничего не стою. Я убью их обоих со временем.
— Ну что ж, бывай, Керстин. Дорогая, мой тебе совет: не сопротивляйся. Тогда не будет так больно. И скорее все закончится.
Он ушел. Меня снова везут по коридору. Что за всеми этими дверями? Черт! Опять что-то колют. Туман в голове. И зачем меня привязали к кровати? Что на этот раз? Еще что-то придумали? Мало того, что пропускают сквозь меня ток. Что еще?
— Знаешь, милая, ты всегда мне нравилась. Скоро у тебя будет не такой привлекательный вид, а пока я воспользуюсь твоим хорошеньким личиком. — Кен раздевается. Господи, только не это! Эрик... — После того как над тобой поработают пластические хирурги, ты вряд ли будешь кого-нибудь привлекать. Меня — точно не будешь. Так что расслабься и воспользуйся случаем.
Я воспользуюсь — позже. Мои руки и ноги привязаны, рот заклеен скотчем — наверное, когда я его унижаю, у него начинаются проблемы с потенцией. Я не хочу, чтобы он знал, что вот сейчас убил во мне желание жить дальше. Ничего, Кен, мы еще встретимся. Надо было сразу меня убить. А так — увидишь.