Слизняк и его раковина
Шрифт:
И, в общем-то, я полагал, что моя жена сможет завести себе любовника, точно так же, как и я оставлял за собой право распоряжаться своей личной жизнью. Но та абстрактная «моя жена», которой я заранее всё это разрешал, ещё не имела ни лица, ни имени. А Нарцисса Малфой, бывшая Нарцисса Блэк… Чёрт побери, ею я ни с кем не желал делиться.
Впрочем, она тоже вряд ли горела желанием делить меня с Рабастаном.
– Ты всё ещё встречаешься с ним?
– спросил я, хотя был почти уверен в обратном.
Нарцисса удивилась:
– С кем? А… Нет, ты что. Это было всего пару раз, в школе.
Я хотел
– Хорошо. Тогда не имеет смысла дальше говорить об этом. Я надеюсь, у нас больше нет друг от друга секретов.
– Ничего, страшнее тайны подарка к рождеству, - бледно улыбнулась Нарцисса.
* * *
К рождеству мистер Рэмсей, наш новый семейный врач, уложил её в постель и запретил даже спускаться к обеду. Так что традиционный рождественский приём в этом году пришлось отменить, чему я был только рад.
В детстве я, как и положено благовоспитанному мальчику из хорошей семьи, до дрожи обожал этот праздник со всей его атрибутикой: запахом ёлки и пряников, шелестящей упаковочной бумагой для подарков и нетерпеливым ожиданием чуда. Но с чудом не задалось. Мама заболела как раз под рождество, и наш прежний семейный врач не смог даже поставить диагноз. А приглашённая знаменитость с континента прибыла слишком поздно.
«Неизвестное проклятие, - не слишком убедительно лепетал потом европейский профессор, - ничего нельзя было сделать». Отец ему не верил, а стало быть, и я тоже. Но это уже не имело никакого значения.
Однако традиция рождественских приёмов в Малфой-мэноре была слишком устоявшейся. Устояла она и перед смертью хозяйки дома. А вот болезнь другой миссис Малфой заставила обычай на этот раз сдать свои позиции.
Отец предпочёл на рождество отправиться куда-то «по делам», как он туманно выразился. Я надеялся, что эти дела включают в себя какую-нибудь симпатичную особу, которая способна сделать жизнь лорда Малфоя светлее и насыщеннее. В последнее время я не так близко общался с отцом, как прежде, однако отметил, что он стал чаще проводить досуг вне стен поместья, и это позволяло предполагать, что мои надежды не лишены оснований.
Я же, как и полагается примерному супругу, остался у постели Нарциссы. Не бросать же её было скучать в одиночестве. Ей и так было совсем не весело проводить день за днём в четырёх стенах. Да ещё в праздник.
Ну, хотя бы праздничный ужин у нас был роскошным. Тодди постарался побаловать нас отменными блюдами, хотя и переоценил, по своему обыкновению, размеры наших желудков.
С развлечениями дело обстояло не так хорошо. Но Нарси радовалась уже тому, что я сижу рядом с ней, держу её за руку и рассказываю любые глупости, приходящие мне в голову: мелкие происшествия в Министерстве, случайные встречи на Диагон-аллее, новый наряд миссис Прюэтт; а вот мода во Франции, говорят, возвращается к покрою мантий, который был популярен тридцать лет назад - ну, ты видела на колдофото, обуженный рукав и вот здесь складки…
Потом мы обменялись небольшими коробочками с подарками. Нарси подарила мне зачарованное перо, способное
Наш тихий праздник продолжался немногим дольше полуночи, а потом, повинуясь распорядку, предписанному суровым доктором, пришлось лечь спать. Интимная близость на время лечения Нарси была безоговорочно запрещена. И всё, чем мне приходилось довольствоваться в темноте спальни, - это фантазии, как бы мы могли провести эту ночь с Лестрейнджем, если бы я согласился на его предложение.
Бешеный секс в гостиной, нежный и неторопливый - в спальне, минет вместо «доброе утро»… Укус чуть ниже затылка, сильные ладони, разводящие мои бёдра и - чёрт, от этого я готов был сходить с ума!
– педантичный и настойчивый язык меж моих ягодиц. Долго, именно столько, сколько мне хочется, доводящий меня до полной потери всяческого стыда и остатков гордости.
Мне пришлось дождаться ровного размеренного дыхания Нарциссы прежде, чем сунуть руку за резинку пижамных штанов.
Какая несуразность - мастурбировать в супружеской постели на воспоминания о любовнике. Пожалуй, стоит завтра с утра отправить сову Рабастану. А ещё послать Тио проветрить комнаты, затопить камин и поменять простыни…
Глава сорок пятая. Рабастан.
Отец умер в начале марта.
Матери не стало ещё раньше, два года назад. Рабастан и Родольфус тогда старались не оставлять отца одного. Дома постоянно кто-то был, ходил, разговаривал, хлопал дверьми и скрипел половицами.
А по ночам Рабастан отогревался о Люциуса, до боли впиваясь пальцами в его плечи, оставляя синяки, которые поутру приходилось сводить.
Люк и теперь стоял неподалёку. Настолько, чтобы, обернувшись, Рабастан сразу мог отыскать его глазами, но не так близко, чтобы это бросалось в глаза.
На небольшом семейном кладбище было сыро, грязно и холодно. Рабастан понимал, что это - последнее его прощание с отцом. Сейчас закроют крышку гроба, а следующая встреча будет уже там, за гранью. И всё равно, ему хотелось, чтобы всё это скорее закончилось. Чтобы поскорее досказали слова, забросали деревянный ящик с телом тяжёлыми бесформенными комьями земли и оставили в покое. Ведь отца здесь уже нет, а его телу совершено не нужно ничего этого - речей, цветов, прощаний… И все, кто здесь присутствует, делают это не для Родольфуса Лестрейнджа-старшего, а для себя. И ради приличий.
Ну, может быть, кроме Люциуса. Он, скорее всего, сегодня пришёл сюда ради Рабастана.
Старший Малфой тоже был здесь. Он был довольно хорошо знаком с отцом Рабастана и Родольфуса, что было естественно в столь узком кругу, хотя близкой дружбы или деловых контактов между ними не было. Строгая чёрная мантия, белые лилии в руках. Лорд Абраксас, как всегда, безупречен…
Рабастан отстранённо удивился, что такие мысли лезут ему в голову в этот час. И опять оглянулся на Люциуса. Тот встретил его взгляд и слегка наклонил голову: я здесь, всё порядке.